Денис Нуштаев - Истинная грусть

На этом безрадостном и скучном поле моего пребывания Алан в дополнение к моему скверному расположению духа познакомил меня с так называемым представителем искусства и концептуальным художником, которым он восхищался, однако этот молодой человек дополнил картину моего одиночества, потому что показался воистину «вульгарной личинкой общества» (если воспользоваться выражением мистера Хаксли). Но именно он впервые заставил меня взглянуть по-другому на Алана – провидение как будто специально поставило двух этих людей рядом, чтобы их недостатки усилили друг друга. В присутствии этого человека мне вдруг открылось, почему я иногда считал Алана «скользким» – я даже чуть-чуть почувствовал собственную «скользкость». Самое противное во всём этом – когда посредственность считает себя чем-то уникальным и стоит перед своим искусством, не давая ему собственного слова. Этот гений сиял «простотой истины» в этом тёмном помещении подкрашенного дома, но в сложном преломлении лучей света мы видим более тусклый, хотя гораздо более ясный образ, чем при прямом взгляде на источник света: заурядность всегда стремится сиять, заполняя пространство восприятия впечатлениями и игрой с тенями, – тем самым, мы не можем разглядеть, что представляет из себя человек или его искусство.

И мне кажется, что он понимает, насколько я его презираю, оттого закрывается в своей скорлупе ещё больше, потому что мнение, подобное моему, он встречает не в первый раз и для него оно лишь служит подтверждением недальновидности «массового сознания», хотя, наблюдая со своей позиции, я вижу проявление этого же феномена по отношению к нему. Истинные деятели искусства, которых я люблю, в отличие от мистера Х, не страдали «концептуализмом», хотя их подходы были понятны немногим – вернее будет сказать, они были понятны всем, но для их восприятия требовалось время, требовались концентрация и наличие определённого рода честолюбия. Они не сияли бессмысленным для внешнего мира светом своего сознания, но пытались найти его отражения в своей жизни, оттого их искусство не теряло гравитацию – оно могло быть несовершенным, недоразвитым или незаконченным, но в нём жил дух, в то время как мистер Х выставлял напоказ импотентность своего творческого видения, проявляя трудолюбие и достигая «высокого качества» в вещах недостойных, которые заставляли зрителя чувствовать собственную претенциозность. Должен ли зритель вообще чувствовать своё присутствие в произведении, должен ли он чувствовать, что обращаются к нему? Я думаю, что нет, – разница между людьми так мала, что мы не можем поднять своё творческое видение на Олимп, который будет недоступен другим, и потому я вижу правильный путь в создании единого со зрителем взгляда, а не в достижении бесконечных уровней абстракции, которые теряют тем больше содержания, чем больше автор (подобный мистеру Х) пытается заложить в них смысла. Я могу вообразить в бескрайних просторах своего эго, что мой текст прочитают люди грядущих поколений, возможно, уже не будет нашего острова – Земля снова станет едина, и он будет представлять только историческую ценность, но всё это является надуманной позицией – вечность и вневременная актуальность проявляются благодаря максимальному приближению к мистике текущего момента автора. Пока я на острове, как бы он ни был для меня привычен и банален, как бы мне ни хотелось выйти за эти границы, – я буду писать про остров, не придумывая ничего лишнего, а также про проект выхода за границу, который родился у Алана.

В порыве таких чувств, от воздействия раздражающей обстановки и ещё более раздражающего мистера Х мне наконец дали осуществить свой опыт, когда некоторые из приятелей Алана уже прошли содержательный путь в этом направлении. В какой-то момент они напоминали стаю безголовых космических куриц, но их состояние помогло мне расслабиться и не стесняться своего блокнота, в котором я на низком и еле видном столе записал свой опыт, всё более погружаясь в атмосферу задымлённого помещения и тёмно-зелёных стен с бархатистой поверхностью цветочных паттернов.

«Сначала страшно, потом привыкаешь. Мне неоправданно смешно. Я как будто во сне. Я боюсь, это повлияет на мои умственные способности (чувство страха кастрации). Времени нет, я движусь во времени, как в пространстве (!). У меня нет ответственности (!). Мне интересно изучать (!). Я не воспринимаю всю реальность. Такое ощущение, что я всё забуду потом, как сон. Говорят, события останутся в памяти. Посмотрим. Я живу чувствами. Нужно лишь подумать о чувстве, и ты его идёшь исполнять. Движим внутренним чем-то. Может, это инстинкты, может, часть мыслей управляет мной. Это не вытесненное, я не чувствую страха. Может, я не понимаю, что живу. Я не верю, что могу дойти до стола. Я в сознании, но центр у меня другой, мной управляет что-то другое. Не могу думать конкретно (!) и придумывать. Могу считать, полностью рационален, делаю то, что мой мозг приказывает, но при этом всё это – это не Я. Я другой. Уровень пошлости снижен. Я отвечаю рационально, но не так, как ответил бы Я. Мне не стыдно. Хотя некоторые вытесненные черты характера проявляются вновь. Я начинаю подчиняться стаду, ищу лидера. Я эксцентричен, но понимаю, что это не Я настоящий, и поэтому не боюсь вести себя так. Иногда боюсь навсегда остаться таким. Не могу нормально выговаривать слова. Чем больше удивляюсь этой трудности, тем больше она становится. Это смешно. Я говорю медленно. Сначала подумал, что сердце остановилось, но потом почувствовал, что оно бьётся слишком медленно. Может, это неправда! Я вне времени. В какой-то момент всё стало крутиться, но недолго. Я воспринимаю людей как своих из тех, кто тоже принял, остальных считаю не из нашего узкого мира. Есть лишь они и материя. В какой-то момент голоса стали слышаться как пророческие, особенно вначале. Я думаю, что меня никто не слышит. Я вдруг подумал, что я где-то далеко (!), со мной что-то творится, я во сне».