Лицо, вполне простонародно-великорусское (ничего своеобычного, тем более аристократического в чертах), могло бы даже слегка разочаровать, тем более что явно относилось к тем свежим молодым лицам, которые уже содержат осторожный намёк на то, что когда их обладательницам станет под или за сорок, они рискуют превратиться в совсем так называемые «бабьи» – если б не высота выпуклого лба и большие светло-карие глаза, живо меня изучавшие. Глаза настолько светло-карие, что ещё чуть-чуть, и их можно было бы назвать янтарными; глаза, отлично рифмующиеся с густыми каштановыми, просто каштановыми, без всякой рыжины, волосами, когда-то подстриженными в форме каре, а ныне сильно отросшими…
На ней был обыкновенный свитерок самой простейшей вязки, обыкновенные потёртые джинсы; обыкновенные домашние тапки валялись рядом.
– Прости, как тебя зовут? – невозмутимо спросила она. – Что-то я не запомнила…
– Лина, – ответила я после небольшой паузы.
– Лина, это: Ангелина? Полина? Капитолина?.. Нет? Неужели… Акулина?
– Мессалина, – нашлась я. И добавила: – Шутка. Всего лишь – Алина. Никонова.
– Ах, ну да, – Алина! – коротко рассмеялась она. – А лет тебе сколько? Ничего, что я на ты?
– Конечно. Двадцать шесть.
– В самом деле? А на вид… ну, девятнадцать от силы.
– А вам? – прямо спросила я, стараясь не зажмуриться от собственного нахальства. Что поделать, если это действительно очень меня интересовало!..
– Мне? Двадцать девять. Только тогда и ты тоже безо всяких"вы» давай. Кстати, а я как выгляжу для такой цифры?
Вопрос прозвучал без тени кокетства или ревнивой заинтересованности, с видом самого простодушнейшего любопытства.
– Да не знаю… Примерно так и выглядите… выглядишь, – честно сказала я.
Чёрт, всего двадцать девять! А по моим прикидкам – если судить по сделанному – должно было быть никак не меньше тридцати пяти. Выглядела же она просто молодой женщиной неопределённых лет – тип, довольно сейчас распространённый.
– Ну, – не очень уверенно произнесла я после паузы, – может быть, мы сначала без диктофона вопросы-ответы как-то обкатаем?
– Валяй, спрашивай, – беспечно согласилась она. – Тебе удобно тут сидеть-то?..
В ту же минуту в глубине большой квартиры что-то взревело – так бешено, что я даже вздрогнула и разом забыла все домашние заготовки. Показалось, что это электродрель, но по очень быстро приплывшему духу стало ясно – всего лишь кофемолка.
– Никита! – заметно оживившись, громко крикнула она в оставшуюся приоткрытой дверь. – И на нашу долю тоже, ладно?
Ответа не последовало; по-видимому, молчание следовало воспринимать как знак согласия. Ник – значит Никита, – машинально отметила я про себя; хорошо, что не Николай (недолюбливаю почему-то это имя). Кто он ей, интересно? Дружок, небось, – на брата, вроде бы, не похож.
– А если сначала что-нибудь просто ознакомительное? Ну, в смысле – откуда родом, что заканчивали. – «Ты» мне никак не давалось.– Читателю это в первую очередь интересно, ничего не попишешь. Вы… ты… ведь в здесь, в Питере живёшь?
– Живу? – рассеянно переспросила она. – Живу-то я… повсюду. Сейчас вот тут, но не факт, что задержусь.
Я растерянно замолкла, услышав это «повсюду», ведь была совершенно убеждена в утвердительном ответе, и намеревалась плавно перевести разговор на Москву – отчего, мол, именно то самое издательство, разве тут, на Неве, не было возможностей, ну и так далее…
Между тем к нам дотянулись какие-то совершенно восхитительные ароматы; она, легко поднявшись на ноги, бросила: «Пошли, там продолжим!»
Помещение, куда мы заявились, раньше явно было коммунальной кухней. Собственно, и теперь здесь стояла огромная плита, из чрева которой юноша как раз вынимал противень, висели посудные шкафчики, однако царили повсюду банки с замоченными в них кистями и какие-то измазанные красками тряпки.
Ну, конечно, мастерская!..
Мы уселись за длинный стол, на который она ловко набросила клеёнку, предварительно сняв с него несколько таких банок. И вскоре принялись втроём согласно уминать горячие, запечённые с сыром бутерброды.
– А пива у нас не осталось? – с надеждой осведомилась она.
Юноша скорбно помотал головой. Вместо пива, впрочем, прилагался отличный кофе в грубых керамических кружках.
– Давай-давай ещё вот этот, он с ветчиной, кажется, – решительно приказала мне она и спросила: – Так ты, стало быть, москвичка? А тут где остановилась?
– У родственников. На Литейном. А… – Я замялась, поскольку снова постеснялась прямо спросить: а сама-то ты, всё-таки, откуда родом, прописана, в конце концов, где?..
Читать дальше