Александр Палмер - Две трети. Фантастический роман. Книга первая

Выйдя из лифта, Фигнер не оглянулся, и быстрым шагом двинулся к своей стойке. Катя уезжала куда-то дальше.

Погрузившись в кресло капсулы, Фигнер почему-то невесело постарался сосредоточиться на предстоящем. Минут через двадцать его капсулу засосет башня перемещения в австрийской Каринтии, где он проделает окончательный путь в орлиное гнездо католической Австрии – старый и когда-то неприступный замок Остервицеров. Семьсот лет эта крепость служила форпостом южных границ христианской немецкой империи, затем триста лет была резиденцией аристократии и музеем, и когда утвердившееся «Общество Новых Иезуитов» искало себе штаб-квартиру, оно не нашло в Европе ничего более символического, торжественного и подходящего по духу, чем этот замковый комплекс с четырнадцатью кольцами стен, укрепленными воротами и суровой цитаделью. Руководство ордена в свое время вынашивало планы разместиться в старом архиепископском замке Зальцбурга – истинной столице немецких католических земель, но это было бы слишком навязчиво, слишком на виду, слишком ущемляло бы музейную и музыкальную публику. Остервиц стоял же вдали от проторенных туристских маршрутов, и устроил почти всех…

– Доброе утро, Саша, доброе утро, – на чистом русском языке приветствовал Фигнера потомственный австрияк Гуго Клеменц. – Зайдешь ко мне на разговор? Ты же за этим, я так понимаю, приехал?

Гуго был в чине капитана Ордена, и несмотря на свое западное происхождение, возглавлял его Восточноевропейское отделение, и был непосредственным начальником Фигнера.

– Да, ты прав, как всегда. Только можно минут через пятнадцать – пройдусь по замку, вдохновлюсь, соберусь с мыслями…

– Ну-ну, конечно. Прогуляйся, проникнись, – мотнул своей лысой головой Гуго. – Только не слишком, не переборщи – начало рабочего дня, лирические настроения оставь на вечер.

Фигнер вышел из кабинета Клеменца и неспеша пошел по графским покоям:

«Католицизм, православие, ислам, иудаизм… Еще сто пятьдесят лет назад это были различные и отдельные сосуды, наполненные своими горячими, не желающими и не способными ни с чем смешиваться средами. А теперь мы имеем один котел, в котором согласно законам гидравлики возмущение и изменение состояния жидкости в одном месте сосуда гармонично и непрерывно передается по всему объему этого котла, до самого дальнего и укромного его закоулка. И это прежде всего наша заслуга… и наша работа следить за этим варевом. Никто давно не обижается, что мы присвоили себе наше имя и прозвали себя новыми иезуитами. Потому что философия тех иезуитов – есть источник нашей философии, нашей универсальной сути. Как шутит наш генерал Ордена на ежегодных собраниях: «Шпионы всех стран – соединяйтесь»… Мы, конечно, должны быть грубой силой. Но, главное, мы должны быть настолько умнее окружающих, чтобы мочь быть циничными и расчетливыми, выдавая себя за просто грубую силу. Именно в этом мы иезуиты. Именно это помогает нам не оставлять скучную обязанность пастухов в дряхлеющем земном мире и бросать вызов за его пределами, прорываясь в иные миры. К черту усадьбу и Чехова. Сдать докторам психопатов и сумасшедших, угрожающих общественной безопасности. Призраки Кортеса и Лопе де Агирре будоражат мне кровь. Хватит гармонии и покоя. Я хочу опасности и неизвестного…", – так накручивал себя Фигнер, вдохновленный атмосферой средневекового замка и приготовляясь к важному разговору с начальством.

Кабинет Гуго Клеменца был обставлен нарочито мрачно. Никто из офицеров, да и обычных технических специалистов, давно уже не разбирался в тонкостях европейских интерьерных стилей, но умение стилизации все еще оставалось. Клеменц оборудовал свой кабинет с мрачной иронией: преувеличивая и подчеркивая то, как мог бы представить себе зловещий кабинет главы секретной службы в каком-нибудь художественном описании уставший от трудового дня обыватель. Для приемов и совещаний в своем кабинете Гуго издевающе облачался в серый с отливом тугой костюм, верхнюю часть которого составлял не обычный пиджак, а чиновный сюртук ХIХ века с воротничком-стойкой, на котором серебряными нитями были вышиты эсесовские молнии. В этом одеянии Гуго со своим лысым черепом и торчащими, остроконечными, как у летучей мыши, ушами, напоминал – когда он привставал из своего огромного кресла на фоне горящего камина – персонажа черно-белых готических фильмов немецких экспрессионистов. За эту театральность высшее руководство Ордена (втайне завидуя – потому что не могло позволить себе такой роскоши самоиронии и самолюбования) недолюбливало Клеменца; те же, кто был ему ровней, аплодировали – поскольку Гуго, в обычной жизни обыкновенный спортивный плейбой, первый, а значит, и единственный (так как никто не хотел бы унижаться плагиаторством) застолбил такой стиль. При этом – хотя и примитивно до смешного – но в этом была утрированная, перекошенная, но суть их организации.