Александр Палмер - Две трети. Фантастический роман. Книга первая

– Ой, ой, ой… Смотрите, шляпа… Александр, твоя шляпа, – первой голосом отреагировала Нина Ивановна.

Все уже заметили в дверном проеме лежащую на полу светло-бежевую, фетровую, по старой моде шляпу, которой щеголял Фигнер. Вдруг шляпа приподнялась сама собой сантиметра на три от пола, по её нижнему краю откуда ни возьмись образовался круг кривых, узловатых и мускулистых, похожих на обломки веточек яблони, ножек, которые быстро-быстро замельтешив, преодолев ковер посередине комнаты, стремительно понесли свой панцирь по направлению к Кате. Молчание в комнате за секунду поднялось до самой высокой, предельной беззвучной всеобщей неподвижности и сразу обвалилось одновременным шумом и шелестом задвигавшихся тел и выдыхаемых звуков.

– Катя, Катя, хватай имущество – убежит. Будешь как Федора в «Федорином горе» – без тарелок и утюгов…, – насмешливо говорил Петр. Шляпа подбежала и уткнулась в тонкие кости Катиных ног, Катя схватила шляпу, приподняла ее кверху, и удивительные ножки быстро, веером начали отваливаться в воздухе, засыхая и скукоживаясь на лету…

– Ну, дети, прямо дети. Петр, ты, что ли забавляешься, больше некому, – сказала Нина Петровна.

– Не всё же вам о судьбах цивилизации, порадуйтесь чему-нибудь простому – как в старом цирке, – не скрывал особо удовольствия Петр.

Имиты, наконец, накрыли стол. Принесли вино, и вечер окончательно сдвинулся в сторону дружного застолья. Даже Александра Петровна, мать Фигнера, поначалу немного уставшая и озабоченная, поддалась общему, подогретому вином, веселью, и выдала пару историй – несколько двусмысленных, позволительных как воспоминания для тех, кто ушел на покой, но провокационных для тех, кто еще не догадывался, что такой покой когда-нибудь да наступит.

Трапезу закончили. Имиты бесшумно и неприметно убрали большой стол, ушел большой общий свет, вместо него зажглись несколько мягких абажуров, зазвучала музыка. Вечер катился дальше.

– Петя, пригласи Катю танцевать. Что она, как мусульманка, всё с мужем да с мужем. А я набьюсь в партнерши к Саше – пусть только попробует отказать, – не давала завянуть вечеринке Нина Ивановна, бывшая, видимо, в непонятно насколько отдаленные молодые годы веселой любительницей разных компаний. Свет абажуров стал еще глуше, музыка стилизованной под эпоху фетровых шляп и парусиновых туфель.. Александр Фигнер, не спеша и умело кружа Нину Ивановну в танце, вежливо и весело разговаривал с ней о чем-то, вторая же пара танцевала молча, медленно и как-то слитно. Петр под влиянием винных паров, не думая и не оглядываясь поначалу, отключив голову, весь отдался ощущению гибкости и одаренности тела Кати. Катя же, вдруг, внутренне замирая, как будто в черном омуте, с запретным и каким-то непреодолимым напряжением ощущала касания и, нельзя сказать, чтобы объятия – но давление пальцев, ладоней, горячих мышц под горячей кожей чужого, неведомого и притягивающего к себе мужчины. Они молчали, еле двигаясь в танце, и наслаждались волнами взаимной энергии, проникающей от одного внутрь другого. Когда музыка танца наконец кончилась, они словно испугавшись окружающих, принужденно многословно и немного громко заговорили друг с другом. Снова зазвучала музыка, прошло какое-то время, они были вынуждены абсолютно синхронно – не по внешнему времени, а по внутреннему состоянию – отбыть номер со своими законными партнерами, она с мужем, он с Ниной Ивановной, и внутренне замирая, вновь дали себе возможность коснуться друг друга. Катерина, не давала себе возможности задуматься о чем-либо, боясь вспугнуть и рассеять те чары, которые она, по сути взрослая женщина, впервые уловила и ощутила. До этого, несмотря на первую любовь, замужество, первый секс, всё было гармонично и спокойно, всё было выстроено. Сейчас же, несмотря на всю банальность ситуации, она ощутила подарок природы, осознала, что это есть, и ей это тоже дано. Это ощущение наполняло ее, и ее даже не очень интересовало, кто конкретно является источником этого состояния. Она была на вершине горы, о которой только слышала, а сейчас могла сказать: «Да, и я там тоже была»

Петр же был циничен в своем поведении – вино просто позволяло ему не думать об его отношениях с Александром и целиком сосредоточиться и получать самое глубокое, самое ценное и самое (как он знал по своему мужскому опыту) преходящее волнение и наслаждение, возникающее при зарождении влюбленности или любви. Волшебство музыки, приглушенного света и того, что они с Катериной давали друг другу, превращали его в Фауста, готового воскликнуть: «Остановись, мгновенье! «И мгновенье остановилось, но совсем не для этого. Вечер был вскоре закончен, и все разошлись.