Александр Палмер - Две трети. Фантастический роман. Книга первая

– Эк, куда тебя занесло, Петр, – раздался низковатый пожилой женский голос откуда-то из глубины темной затененной части гостиной. – Никто кроме твоих родителей не виноват, что у тебя способности к химии. И причем здесь мода, Сашина работа? Что бы ты там делал в их конторе, был бы инженером? Ты бы сам не пошел, да и тебя бы не пустили туда – к чему, зачем…

– Нина Ивановна, Нина Ивановна, что вы сразу на личности переходите, я себя конкретно, может, и не имею ввиду…

– И не спорь, и не перебивай, – отвечал темный силуэт кентавра кресла и человеческой головы, – тебе надо завести любимую жену и нарожать детей – по крайней мере, по африканскому лимиту, и тогда все эти глупости вылетят из твоей головы.

– Ага, – кивнул Петр, – Вот еще один фетиш нашего времени – любовь. Александр, – сказал он, как бы нарочито ища поддержки, и не оставляя только что возникшему новому собеседнику выбора, – ты как кот Васька – всё слушаешь, да ешь. Сказал бы что-нибудь.

– Так в чем же дело, – отвечал проскользнувший в свет комнаты Александр Фигнер с такой интонацией, как будто он был здесь с самого начала разговора, а не появился доли секунды назад, – отправляйся в Солсбери, сам знаешь, как его сейчас называют – «столица последнего пассионарного континента», там наслаждаются своей аутентичностью, смотрят на остальных свысока.

Только что ты там будешь делать со своей химией? Придется прожигать жизнь. Надолго тебя не хватит. Да и не очень-то это здоро́во. А вот насчет любви, я, может, и соглашусь.

– В смысле? – вопросительно вставила Нина Ивановна.

Александр в ответ встал, подошел к стеклянной двери эркера, понаблюдал за зеленой лужайкой за стеклом, и медленно подбирая слова, вставляя ненужные междометия, заговорил:

– Видите ли, Нина Ивановна, мы сейчас живем в эпоху торжества, так сказать, античности, поставленной на фундамент высоких технологий …эээ… под античностью я, естественно, имею в виду, время, которое подразумевали вначале в переносном, а сейчас, привыкнув, и в прямом смысле слова – то есть вторую половину XIX века. Причем как всегда люди выдернули из той действительности то, что им нравилось, оставив за бортом внимания все тамошние гадости – даже отсутствие медицинского наркоза и анестезии (при этих словах кентавр кресла и головы издал неодобрительное бурчание). Впрочем, Нина Ивановна, это я погорячился, – заметив нервозность, поправился Фигнер, – хлороформ начали активно пользовать уже в 1855-м…

Но все равно: идеалом нам казался образ жизни интеллигентных имущих слоев тех времен. И вот два столетия западная цивилизация пыталась достичь этого идеала на новом фундаменте. И достигла. А то, что происходило в течение этих двух веков, было путем, борьбой в пути к этому идеалу. И у меня есть такие мысли, что кое-что нужное и естественное для человека мы из этих двух веков не взяли, выкинули, просто не ввели в систему наших ценностей. Вот семья, любовь – это да. А вот то, что ХХ век, к примеру, дал людям секс – секс самоценный как таковой, это мы ретушировали…

Ретушировали, ретушировали, да и заретушировали … – отличная скороговорка, кстати, получилась, попробуйте сказать подряд и быстро. А?

Фигнер остановился наконец: он и не подозревал еще, бедолага, что напророчили его умствования, и что он, не желая того, сам провоцировал.

– Да уж… Веревка хороша длинная, а речь короткая. Суровому рыцарю плаща и кинжала должна быть свойственна афористичность и мрачная ирония, – первым отреагировал Петр, – А философическая многословность – это другие жанры, для других цехов. Шучу, шучу… О, Катя…

В комнату в этот момент вошла высокая статная девушка, обладательница заметных женских форм, рельефно и туго обтянутых материей летней брючной пары, но главное внимание сразу привлекали не эти формы, а глаза – большие, чуть сбитые черные глаза, бросавшие немного скошенный и оттого непонятный взгляд на окружающий мир.

– Добрый вечер, – поздоровалась она со всеми. – С приездом, – подошла она к Фигнеру, по-деловому поцеловав его в щеку. – Мама сказала, чтобы через десять минут мы проходили в столовую. Сегодня она все делала собственноручно – целый вечер провела на кухне.

– Тогда у нас всего десять минут, чтобы закончить этот неожиданный разговор, – сказал Александр. – Мама Кати страсть как не любит эти разговоры. А вам, Нина Ивановна, уж извините, придется потерпеть немного.

– Я хоть и не знаю, о чем вы тут болтали раньше, но публичные разговоры судя по всему об «этом» я тоже не люблю, – видимо, чтобы смягчить категоричность сказанного, Катя говорила с падающей интонацией, почти полушепотом произнося последнее слово и протягивая последние гласные.