Василий Рем: Мои воспоминания

Гуляли обычно до поздней ночи, с песнями и плясками. Женщины уходили на вечернюю дойку, управиться по хозяйству, а затем снова возвращались и продолжали веселиться. Дети тоже гуляли вместе с взрослыми, и им перепадало по рюмочке самогона, от которого кружилась голова, изображение двоилось и хотелось плясать и петь. Правда, они, чтобы не выдать себя, в общих плясках и песнопениях не участвовали. Однако, когда кто-то из взрослых замечал, что дети выпивши, то строго говорили:

– Рано начинаете пить, будете, как отцы, алкоголиками.

Мне пить не нравилось, и я твёрдо решил, что, когда вырасту, выпивать не буду совсем. И, судя по сегодняшнему дню, слово своё сдержал.

Но вот лето закончилось. Скоро в школу, опять учить уроки. Как любимые – математику, физику, русскую литературу, физкультуру, труд, так и нелюбимые – биологию, химию, украинский язык, который мы в детстве (да простят меня истинные украинцы) называли телячьим. Особенно он не нравился нам из-за иных знаков препинания. Взять, к примеру, апостроф – никогда не знаешь, когда его надо ставить, а когда нет. Это было непонятно, а значит, неинтересно. Зато я очень любил песни на украинском языке, все мои родственники, включая отца с матерью, пели их проникновенно, с душой. Украинскую литературу я любил так же, как и русскую. Читал много книг – и классиков, и современников. Но больше всего мне нравились стихи. Я удивлялся таланту поэтов и восхищался прекрасно подобранной рифмой. Хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест, владение рифмой меня просто очаровывали. Поэты и прозаики: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Некрасов, Маяковский, Блок. Тарас Шевченко, Коцюбинский, Леся Украинка. Ломоносов, Максим Горький – это были для меня кумиры. Всё, что в то время можно было найти из их произведений, я доставал и читал запоем, заучивая многие наизусть. В школе посещал литературные кружки – это было очень интересно. Уже к восьмому классу начал пробовать писать стихи сам. Тем более появился повод – умер наш любимый учитель физкультуры Евгений Степанович. Потрясенный этим событием, я написал свое первое стихотворение:

Я показал это стихотворение директору школу, жена которого, Мария Сергеевна, вела у нас литературный кружок. И он распорядился, чтобы стихотворение отпечатали на машинке и повесили в коридоре школы для всеобщего чтения. Внизу было написано, что автор его я. Это была первая проба пера, и сразу такая публичная. Затем появилось стихотворение о прощании со школой. Я тогда окончил восьмой класс и собирался поступать в ПТУ, а стихотворение подарил своему классному руководителю Татьяне Васильевне, учительнице немецкого языка.

Но всё это было потом, когда я уже заканчивал учебу и жил в селе Глазово, а пока после трудного колхозного лета я пошёл в четвертый класс. Учеба казалась мне довольно нудным занятием, кроме, конечно, математики. Похоже, к этому предмету у меня были особые склонности, поскольку все упражнения, задачи, а в последующем и уравнения я с легкостью решал за один урок. Причем все шесть вариантов, которые предлагались учителем. Решения, конечно, тут же раздавал товарищам, они списывали и тоже получали положительные оценки. Но учитель математики Надежда Гапоновна быстро заметила несоответствие результатов и истинных знаний моих друзей. Далее, как только я решал свой вариант, она забирала мою работу и отправляла меня погулять на школьный двор. Пару раз директор или завуч приводили меня обратно в класс, думая, что я прогуливаю уроки, но потом все привыкли к тому, что во время контрольных работ я болтаюсь в школьном спортивном городке.

По физике результаты у меня были примерно такие же, но преподаватель Поликарп Павлович с урока меня не отпускал, а нагружал дополнительными задачками, как он говорил, для общего развития. У Поликарпа Павловича была дочь Аня, моя одноклассница, в которую я был тайно влюблен в шестом классе. Увидев, как она идет в школу или едет на возу с родителями, я тут же ощущал, как мое сердце начинало сладко биться и по всему телу разливалась истома. И я бездумно брел за ней до самой школы или окраины села, где она жила, сам не понимая, зачем это делаю. Но со временем, где-то к седьмому классу, эта моя любовь прошла. Кстати, Поликарп Павлович тоже умер в расцвете сил. В тот период я начал дружить с Надеждой, другой одноклассницей. Она, как и я, была маленького роста, и вместе мы смотрелись довольно органично. Правда, за излишнюю полноту её дразнили «бочкой», так все и звали – Надя-бочка.