Ева Морозова - Я никогда не умру

Мы идём по коридору, и отец открывает передо мной дверь, которую я сначала приняла за дверь уборной и не обратила сразу на неё внимания. Я вижу перед собой небольшую кладовую и радуюсь, что в ней нет никакого хлама. Крошечное прямоугольное окошко – почти под потолком – единственное, но его хватает для того, чтобы здесь было достаточно светло. По крайней мере, для небольшой площади и для солнечной погоды. Справа, почти напротив двери, – небольшая деревянная лестница с перилами. Она совсем новая: отец на славу потрудился.

– За мной, – командует он, и мы поднимаемся на чердак.

Мы оказываемся на небольшой площадке, огороженной перилами. Полагаю, при прежних хозяевах их тоже не было. Мне нравится здесь. Крыша высоко над головой и здесь довольно светло. Оборачиваясь через плечо, я вижу такое же деревянное окно, как и внизу. Оно заметно больше.

Передо мной – уходящая ровно под крышу деревянная стена, слева в ней проделала дверь. Всё это тоже новое. Отец сделал это для меня и сделал хорошо, чтобы я не получила ни одной занозы. Не знаю, пугает меня это или удивляет.

Мне нравится, что это помещение отделено перегородкой от этой площадки, от лестницы и чуланчика. Это ощущается вполне уютно, и я думаю о том, что это напоминает мне алтарь в храме. Я предполагаю, это моя комната – моё личное святилище, – и в моих глазах отец, должно быть, видит сейчас неподдельный интерес и предвкушение чего-то…

– Можно я войду? – выпаливаю тут же я и, не дожидаясь ответа, направляюсь к двери. То, что оказывается за ней, просто волшебно.

Это просторная комната, занимающая практически весь чердак. В ней всего одно большое окно – напротив двери, оно тоже старое, но отмыто до блеска. На низком деревянном подоконнике красуется ваза с бледно-розовыми пионами. Форточка открыта, и здесь очень свежо, что радует меня больше всего. Здесь нет этого тошнотворного запаха. Мои вещи не будут пахнуть плесенью и затхлостью. К тому же, нет ни мух, ни этих злосчастных липучек от мух. Слева от окна стоит кровать, идеально заправленная свежим, новым бельём. Справа – старенький письменный стол. Он выглядит не просто прилично. Он выглядит солидно. Я сразу замечаю в нём кучу маленьких выдвижных шкафчиков и, надо сказать, нахожусь в восторге от этого. Справа от меня, в углу стоит массивный шкаф. Он тоже далеко не новый, но мне нравятся его габариты, и я мгновенно прощаю ему всё остальное. Через всю комнату тянется новый ковёр бежевого цвета, покрывающий собой пока что голый бетон, виднеющийся кое-где. Я прощаю это, потому что предполагаю, что это ненадолго. Мягкий ворс мгновенно дарит моим ногам ощущение уюта, ощущение дома…

Я не сразу замечаю стоящее слева от меня – напротив шкафа – кресло. Оно выглядит совершенно новым, но сейчас это перестаёт быть важным для меня. В кресле сидит мой маленький друг детства – игрушечный мышонок Пип. Тот самый Пип, которого я когда-то была вынуждена отдать одной маленькой девочке. Это несомненно он. Даже пятна зелёнки на его мордочке сохранились в точности, какими я их помню. Мы играли в больницу.

Внутри у меня всё переворачивается от волнения. Я вспоминаю, как мама купила мне его и одновременно думаю о том, как отцу удалось отжать его. Кажется, та девочка – Яна – уже не такая уж и маленькая сейчас. Ей где-то двенадцать и, должно быть, он больше был не нужен ей. Как это всё неважно… Сейчас он нужен мне, и отец достал его… Для меня?..

Я не разглядываю больше комнату, да и не могу. Пелена застилает мне глаза, комок слёз перекрывает дыхание и лишает способности говорить. Я не хочу плакать, но не могу это предотвратить.

В следующую секунду я оказываюсь в объятиях отца и отчаянно пытаюсь сказать «спасибо», но выходит лишь невнятное бульканье, прерываемое всхлипами. Однако я думаю, он всё понял. Моей благодарности сейчас нет конца. Моему удивлению нет границ. И, кажется, я даже чувствую к нему нечто вроде любви. И в то же время я боюсь, потому что в голове у меня сейчас сотня вопросов, на которые я не могу найти ответов, и сотня фактов, на которые я не могу дать внятного объяснения. Вообще никакого объяснения.

Последние штрихи в моей комнате я делаю сама. Отец прибил над окном карниз, и я вешаю новые симпатичные занавески. Они тоже бежевые, но оттенок чуть светлее, чем у ковра.

Потом отец приносит какую-то коробку и протягивает её мне, ничего не говоря.

– Что это? – я открываю коробку и вижу очаровательную гирлянду из небольших жёлтых фонариков. Это же просто моя мечта! Я начинаю думать, что отец видел мои сохраннёнки в Пинтересте. В квартире он никогда бы не позволил мне дырявить стены. По крайней мере, раньше так и было. Сейчас я вижу, что в покатые стены моей комнаты уже вделаны крошечные гвоздики – они зигзагообразно тянутся от окна и до двери по одной стене и обратно – от двери до окна по другой стене, огибая массивный шкаф сверху. Сказать, что я в бешеном детском восторге, – это значит не сказать ничего. Здесь будет «лампово».