Александр Северодонецкий - Медведица Умка Большая и её медвежата Вех и Олелей. Повесть о Килпалине К. В. художнике и человеке

Она помнила, как это было далекой этой весной, когда она еще голодная после длинной зимы уже не могла давать молоко своим пушистым малышам, так как сама нуждалась в корме и вот она, взобравшись на вершину, поросшей кедрачом сопки и, осмотревшись, ничего не видя из-за тумана, резко втянула в ноздри свежий еще слегка морозный чистый здешний воздух, чтобы понять, куда же ей теперь направиться. И так, повернув голову несколько раз в разные стороны, она поняла, что наверняка надо идти ей теперь на северо-запад. Через полтора дня пути, она заметила, в защищенной высокими сопками долине, еще на довольно плотном снегу, пасущийся вероятно двух тысячный табун оленей здешнего Хаилинского совхоза «Корфский». Сначала, она резко втягивала в себя этот ядреный ранневесенний воздух, чтобы уловить то единственное направление, откуда шел такой вот еще не понятный ей и одновременно манящий её аромат и пугающего её дымка от костра и очага, и, как бы от тухлой рыбы, а еще от жаренного не обычного запаха свежего мяса. А затем, взойдя еще раз на не высокий бугорок, с которого-то и виднелась большая раскидистая долина реки Тылгаваям и теперь здесь от её зоркого взгляда не ускользнуло ничто: ни круглая коричневая юрта оленеводов, расположенная на высоком левом берегу далёкой реки Вывенки, ни сваленные возле деревянных нарт мешки с продуктами и другой хозяйственной поклажей, ни сами ярко одетые довольно еще молодые и безусые оленеводы в коричнево-красных коротких, расшитых только им одним ведомыми узорами умелыми мамушками бисером весенних кухлянках с острыми пареньскими ножами в их кожаных ножнах из здешней тихоокеанской толстой нерпичьей шкуры акибы или даже морского здешнего волка и, не ускользнули от её зоркого взгляда, и эти черные маленькие лайки, которые всегда так ей мешали выслеживать оленей или особенно их не так давно, рожденных таких же, как и у неё детей и не смышленых их любимых таких беззащитных каюю. Видя всё это, она уже предвкушала себе такой сытый обед только, сглатывая обильную слюну, которая заполняла весь её пересохший рот, так как с осени в нём с самой осени с ноября до этой ранней весны не было ни одной росинки, а её давно, запавший живот всё подтягивало и подтягивало, и одновременно она понимала, что своих ещё несмышленых Веха и Олелей сейчас именно днем подводить к табуну никак ей нельзя, так как те из-за своей не опытности и детской несмышлености, могут только вспугнуть всех этих тысячных взрослых оленей, тем самым, помешав ей в охоте на них, да и сами довольно бдительные оленеводы не будут нисколько церемонится ни с ней, ни тем более с её несмышлеными малышами, защищая свой большущий табун.

Ранней весной, когда ночь начинается еще довольно рано, ей будет легко, прячась за пригнутыми зелеными слегка пожухшими ветками кедрача, подойти буквально на расстояние одного её ловкого броска к беззащитному добывающему себе пищу здесь оленю, а уже в самом полёте, её когти легко разорвут тонкую шкуру оленя, она будет прижимать его к земле всей своей шестисоткилограммовой массой, так как за зиму наверное она потеряла килограмм сто своего жира и, затем уже никакая земная сила не вырвет из её зубов такую долгожданную и такую вкусную ранневесеннюю свежую, эту жизнью трепещущуюся в последних конвульсиях её добычу.

А если ей еще и повезет, то этого сочного и свежего оленьего мясца им троим, хватит буквально на месяц, а то и на два, и затем они, насытившись свежим мясом, по которому стекает слегка солёная кровь и, она сможет спокойно их учить на реке на многочисленных перекатах охоте, вернее рыбалке своих нерадивых малых детей Веха и его задиристую сестру Олелей. Затем чтобы ей в полной сытости спокойно дожидаясь, покуда здешние речки и ручейки сбросят своё толстое ледяное покрывало и, переполненное их русло от вешних талых вод быстро обмелет, начиная пропускать долгожданную красную рыбу, движимую извечным инстинктом размножения и, продолжения своего рода, называемого ученым хоммингом, когда мириады волн красной, красницы, анадромной одна за другой придут в эти далекие камчатские края: сначала самая крупная из них знаменитая и невероятно ценная царь рыба – чавыча, а еще и не вероятно вкусная, и жирная самая красная из всех красных – нерка, а уж затем к концу лета довольно сухая но не вероятно обильная – горбуша и, уже поздней осенью не передаваемого вкуса жирный кижуч и такая же сочная от нагулянного на просторах Тихого океана жира – кумжа. Тогда только, успевай ты своими длинными и острыми когтями, как крючками проводить по дрожащей водной глади перекатов, даже ничего не видя, легко зацепишь за такой жирный горб, идущей к нерестилищу горбуши. Тогда уж у неё и их медвежьего здешнего царства настоящий медвежий пир на несколько летних месяцев. И тогда, никаких у неё больше волнений за свою и их детей её пищу, а только переваливаясь с боку на бок ходи по облюбованному берегу и выслеживай её, да легко выбрасывай на покатый песчаный здешний серый берег, где она еще долго своими боками бьется о песок и о здешнюю промытую вешними потоками гальку, чтобы из последних сил биться здесь за свою рыбью жизнь, покуда вездесущие чайки не выклюют ей глаза, а её медвежата малыши даже не будут обращать внимания на эти их рыбьи конвульсии, так как округлые напряженные их животики до такой степени набиты её жирными брюшками, что у них уже нет никаких сил еще и еще за ней чтобы им наклоняться.