Андрей Храбрый - Поколение «все и сразу»

– Честно обещаю, но чуть позже. Когда небо прояснится.

– Какое еще небо? – Недоумевает она.

– Небо над нами. Небо выдуманное, какое мы четко не видим, но какое непременно преследует нас, даже если мы его не ощущаем. Его как будто вырисовывает застрявшей в людской голове художник, пользуясь красками из чувств. Это небо – ни что иное, как наше настроение.

Как только мы перевалили за порог ресторана, голос Карины тоже притих, однако не настолько сильно как мой, отчего я испытывал еще больший дискомфорт, с которым никак не мог совладать.

– Тебе ведь двадцать два? – Я киваю. – Хочу задать тебе один вопрос, такой, ну, немного экстравагантный, что ли. Можно ведь?

– Ну конечно! – С неким удивлением отвечаю я, не понимая сути разрешения.

– Не хочу тебя ни в коем случае обидеть или задеть, так что ничего такого не подумай… Но как ты собираешься быть писателем? Ты ведь толком жизни не знаешь, многое еще не увидел…

Я хитро улыбаюсь, вознося себя на пьедестал значимой персоны, которую тайно пытаются разоблачить, и отвечаю после короткой паузы, подобрав слова поумнее:

– Я повидал достаточно, чтобы начать. Если я буду всю жизнь только и наблюдать за миром, то никогда и ничего не начну, и ничего не добьюсь. И я безбожно верю в эту истину.

Карина в довольстве и заинтересованности чуть прикусывает нижнюю губу, заливая меня блеском карих глаз, как заливает солнце землю.

– Что ж, амбициозность… Мне нравится, она очень даже привлекает. А еще мне нравится твоя ворчливость. Что-то забавное в том есть.

– Не ворчу я. Не надо делать из меня недовольного старика.

– Нет-нет, – спешит она, – не делаю я из тебя никакого старика, просто… Ты так тихо и забавно порой выражаешь свое недовольство… Знаешь, я вообще-то тоже люблю поворчать.

– Не замечал.

– Еще выпадет куча возможностей.

– Ну да, еще куча возможностей… Заметила, как музыка ушла на задний план ненужного и не тревожащего? А сейчас вот она снова с нами.

– Целый парадокс, – смеется она.

– Смешная музыка. А ведь все повидать, услышать, ощутить ни за что, как ни старайся, не получится…

– Что ты имеешь в виду? – Карина склоняет голову на бок всякий раз, когда не улавливает суть моих изречений. От гнета пронзительного взгляда мне постоянно мерещится, будто она гипнозом заставляет меня раскрыть тайну…

– Это ж только двадцать два года за спиной. С одной стороны, еще столько всего предстоит увидеть, с другой… Отчего-то грызет сокрушающее уныние, твердящие, что за столько лет можно было и добраться до какого-никакого успеха…

– Ничтожно мало тех, кто к нашему возрасту владеет уже чем-то… – В голосе звучит заботливая попытка утешить, только вот никакое утешение мне вовсе не требуется. И все же, меня подбадривает мысль, что богатство мое ее никак не волнует… Радость, которой пользуется разве что бедняк…

– Успокаиваться этой мыслью – сущий идиотизм.

– Нельзя же настолько критично относиться к самому себе! – Вдруг вспылила она, повысив голос, прозвучавший воинственно-угрожающе в тихом зале, отчего меня захлестнула волна жара. Везение, что ресторан, за исключением персонала, полностью пустует… – Иметь стремления – это уже полпобеды, разве не так? Нет, правда, просто оглянись! Ведь в мире столько людей, столько наших ровесников, и, знаешь, сколько из них пустых головешек? Армия! Целая армия тех, кто никогда и ни за что не поймет, что он пуст и никакого толка в нем нет, что жизнь его – бесполезная трата времени, поэтому имение высших желание – это уже победа над той самой армией… Остается победить только лучших, тех, кто достиг настоящего триумфа.

– Ты бы так ни за что не стала бы говорить, – с призрением критикую Карину я, заставляя ее брови в атаке сводиться. – С твоих уст это звучит неправдоподобно и оттого отвратительно.

– Но я ведь пародировала тебя, – парирует она, явно радуясь шутке. А мне, постоянно глупеющему рядом с ней, только и нравится смотреть на чудесное сочетание ее карих глаз с рыже-каштановыми волосами. Какая же тайная сила влечет меня к этим прядям, к светлой коже, к ней всей… Закрывая глаза, я часто представляю, как пускаю руки в копну ее волос, как они переливаются меж пальцев, как кожу мою, нежно затягивая беззвучную песню, ласкает рыжеватый шелк…

Как жаль, что я не могу вот так вот застрять в моменте, вот так вот вечно любоваться ею, не думая более ни о чем: ни об успехе, ни об литературе, ни о ветеринарии, ни о сути жизни и планах на будущее…