Нежина Александровна - Ирина

– Вы, значит, сделали правильный выбор и уверены в этом?

– По моему разумению и по моим возможностям – да, а насколько правильный, может показать только время.

– И оно вам что-то показало?

– У меня любящий муж, мы воспитываем двух приемных дочерей…

– Но это же очень трудно и непредсказуемо, – перебила я, вспомнив свою сиротскую жизнь у тети Даши.

– Не трудно, если делается это не для себя, а для них – в любви и строгости. А еще у меня большое швейное производство, и за семь лет его существования многие женщины, с моей и божьей помощью, нашли себя в жизни.

Предупреждая мой вопрос, она пояснила:

– Будучи в монастыре, я научилась хорошо шить и уже в миру, экстерном, закончила училище.

– В таком-то возрасте?! – я была в изумлении.

– Именно так. Потом, по рекомендации настоятельницы, устроилась мастером в швейный цех женской колонии.

– Но там же преступницы?

– В основном, там заблудшие…

– И вы, конечно, спасали их души? – вопрос мой поневоле прозвучал издевательски, но Анна Александровна будто не заметила этого.

– Нет. Я просто работала и хорошо к ним относилась. Когда стало разрешено – организовала небольшой кооператив, и уже в новое время он превратился в солидное предприятие. Теперь я имею возможность помогать монастырю, и не только…

– Но если б вы не пробыли столько лет в монастыре, у вас, наверное, ничего бы не получилось…

– Получилось бы, но я тогда не верила в свои силы. А ведь Бог не посылает испытаний, которых невозможно выдержать. Слабость является выбором самого человека.

– Не знаю… Я видела другое…

Она тяжело вздохнула.

– Другое – это за той дверью, что неправильно выбрана…

Мы замолчали – каждая думала о своем. Пытаясь вникнуть в суть ее повествования, я спросила.

– Выходит, вы жалеете, что потеряли столько времени в послушницах?

– Не надо жалеть о свершившемся – это лишает сил… Надо делать выводы и жить дальше, исправляя и учитывая ошибки.

– Почему вы меня остановили и всё это рассказываете?

– Я повторюсь – это нужно было мне и вам, и теперь даже не буду спрашивать, что привело вас в монастырь. Что бы это ни было, уверена: вы всё сделаете как надо.

Я недоверчиво покачала головой.

– Где же набраться ума и сил, чтобы так сделать?

Анна Александровна откинулась на спинку стула, доброжелательно разглядывая меня.

– Ум – это немного другое. Он может быть использован и во зло, а разумность заранее предполагает добро… Ищите разумные ответы в себе, а силы черпаются из совершенного ранее, и приходят они с решимостью действовать.

Она встала.

– Прощайте, думаю, что дальше вам моя помощь не потребуется.

Осмысливая сказанное, я лишь кивнула, когда с тротуара она помахала мне рукой. На следующий день в монастырь я не пошла, решив прежде поговорить с Максимом.

Чем больше я вдумывалась в слова Анны Александровны, тем лучше понимала: монастырь – это бегство от действительности без попытки что-либо изменить. И постепенно пришла к выводу, что жалеть-то надо не себя, а Максима. Додумавшись до этого, я уважительно погладила себя по голове – надо же, какая умная… Вот кто бы еще для этой умной всё уладил… Скоро должен был приехать Максим, а я так и не знала, что же мне делать. Знала пока только одно – женой бандита не буду.

Прямо с порога, даже не прикрыв за собой дверь, Максим обнял меня, и я моментально оттаяла: на мгновение показалось, что мне приснился нехороший сон, и мы по-прежнему любим друг друга, и скоро свадьба. Свадьбы не будет – вспомнила я свое решение и сникла…

– Что случилось? – с тревогой спросил Максим.

Я отвела его руки и отступила, пытаясь начать заготовленную речь, но из горла вырвалось только бульканье, и, кусая дрожащие губы, я заплакала…

Он так и стоял с разведенными в стороны руками, опустив голову, и мне с трудом удалось выговорить:

– Зачем ты привез меня? Я ни за что бы не поехала, если б знала, – в горле опять забулькало, я опустилась в кресло.

Тишина, казалось, длилась вечность…

– Я почти сразу собирался уехать отсюда, – наконец-то заговорил он, – в Белгород. Там у моего друга семья, интересная работа, и он ждал нас.

Но обстоятельства изменились…

Максим подошел ко мне.

– Пташенька ты моя милая, поверь мне, мы уедем и начнем новую жизнь, – он утешал меня, утирая мокрые щеки.

Забывшись, я прижимала его ладони к лицу, к губам и, целуя их, лишь согласно кивала головой…

Оставив меня, печальную, но обнадеженную, он ненадолго уехал.