Павел Рупасов: Записки санитара

Голову печет, твои глаза видят огромный горизонт вокруг себя – «круговое зрение», такого нигде никогда не бывает, ни в горах, ни среди холмов, ни в городе. Все народности, живущие в степи, обладают таким периферическим зрением на 360 градусов вокруг себя. И давно тебя видят, когда ты подъезжаешь к ним, и давно тебя рассмотрели и поняли, с каким вопросом ты обратишься к ним, и ничего им не надо говорить. «Пхе». «Гхе» – откашляется степняк и сам тебе все ответит.

Присядешь над травой – ах! – а там жизнь: муравей дохлую муху тянет, и все там копошится и живет; муравьиный лев в муравья песком сыплет. Жизнь! Кипит! А казалось, в этой выжженной земле и нет ничего. Встаешь и становишься над ними великаном таким огромным-огромным. Взглянешь на небосвод, а он так велик, а степь так бесконечна, а ты такой маленький-маленький, как тот муравей, только в степи такое бывает. Что о ней больше рассказывать. Копчик все время в небе над тобой – хозяин…

Мы слушали.

И слышно было ровное биение сердца земли.

На дворе стоял 2004 год. Вечно молодая Россия вечно вставала с колен. Юг, город Новороссийск. У меня за плечами 25-летний опыт службы в ВМФ. И как 45-летний, только что уволенный с флота по достижению предельного возраста, я совершенно ничего не знал о цивильной береговой жизни. Тем более – как тут деньги зарабатывать. Первым моим проводником выступил в роли «бывалого» коммерсанта пятидесятипятилетний сосед Анатолий. Об одном нашем предприятии и рассказ.

К петрушке присматривались долго: оба раза, когда по делам были в Сочи. Нормальный человек в свободное от работы время что делает? Не знаю. А торговый человек в свободное время глазами везде товар подходящий ищет. Вот и нам, когда мы, в полшестого утра попав в город, шли мимо рынка, бросилось в глаза, что здесь торгуют оптом. Вернее, бросилось оно в глаза только одному Анатолию – в глаза оно ему бросилось, и под ноги оно ему повалилось, и в шестеренки оно ему мгновенно вставилось. Я, как человек военный, к торговому делу не без отвращения и слегка свысока. В общем, я с высоты своего дворянского происхождения увидел только, что в утренней темноте у входа в Сочинский рынок какие-то люди сидят и из ящиков щавелем в феврале торгуют, что было слегка экзотично и грустно слегка – потому что в темноте… бабушки… щавелем… и очень даже свежо в такую рань… наши мамы, вот…. Так что в разряд достопримечательностей, – которые только и умеет различать мой ленивый ум, – явление, так поразившее Анатолия, не попадало. А с ним же происходила совсем иная метаморфоза: он сделал собачью охотничью стойку и стал обнюхиваться, повторяя свои любимые выражения, все примерно складывающиеся из вариаций на тему: «Паша, вот где люди бабки делают». Или по-другому: «Паша, вот где деньги лежат». Или так: «Паша, видишь, как люди не ленятся, встают рано, едут куда-то и берут там оптом, а потом сюда привозят и тут оптом сдают, ведь они это не сами выращивают. Паша! Так я знаю, где они это берут! Сегодня, когда мы все свои дела порешаем, я туда тебя повезу, и мы там все увидим!»

…И вот, мы после обеда уже едем на оптовый рынок за двадцать километров от Сочи, еще южнее Сочи, в Адлер, вместо того, чтобы смотреть, глазеть и прожигать жизнь традиционным способом, или даже вместо того, чтобы ходить по дендропарку, по ривьере, по питомнику и узнавать новые виды флоры и даже выкапывать саженцы. Мы предаемся тому, что едем куда-то и потом ходим по грязному рынку, где бедные несчастные абхазы привозят из своей бедной несчастной страны то, что там у них есть такого. А есть у них там, на юге, повторяюсь, только те мандарины и зелень, и ничего у них там вообще больше нет и не было, кроме войны и разрухи. Анатолий весь в междометиях – между чувством жалости к бедному населению Абхазии и алчности матерого предпринимателя, почувствовавшего запах хорошего барыша.

Картина действительно удручающая. Россия, имея, видимо, единственное место шоссейного и железнодорожного соприкосновения с Абхазией через мост (граница идет по реке Псоу) и постоянный поток беженцев, несчастных и просто сомнительных личностей, устроила длинный «обезьянник»: дорога на протяжении километра до реки, до моста через реку забрана в сетку. Чтобы беженцы не разбегались, как кролики, между двумя пограничными пунктами и двумя таможнями – на той и на этой стороне. Зрелище, конечно, вполне адекватное происходившим здесь в недавнем прошлом народным бедам и столпотворениям, но и, конечно, вполне лагерное: сетка, люди, полоса отчуждения, «обезьянник», «гетто»… Так, мы тут по коммерческой части, нам нюни распускать нельзя. Нас здесь только одна петрушка привлекает с мандаринами и с апельсинами, день за днем и от раза с каждым разом, зелень, петрушка, укроп.