Павел Рупасов: Записки санитара

– Кто и как открыл вам? Кто и как впустил?

– Я впустил.

– Почему?

– Извини.

– Испугался следаков? Думал, им все позволено? Ладно. Пусть фотографируют…

Утром зачем-то (опять кого-то вывозил) я снова оказался в травм-реанимации. Ментовой человек – прапорщик с двадцатипятилетним стажем, расстроенно и устало сидел в коридоре (караулил мужа-убийцу), чтобы тот, очнувшись, не наделал дальнейший побег и смерть…

– А в травм-реанимации, там на окнах есть решетки?

– Там потолки пять метров и окна три метра высотой – какие там решетки… Больница наша, построенная в 1803 году, бедненько выглядела еще четыре года назад, теперь вся сияет, всеми своими двенадцатью корпусами среди старинного парка. Но откуда у нас трехметровые решетки…

– Не знаю, загляните сами, где у них там решетки…

Утром, как и всегда зимой, в парке обкаркивались вороны, и, кроме этого, было все совершенно философски тихо и умиротворенно. Муж ее, такой же молодой, просто спал медикаментозным сном, фиксированный, как и все здесь…

Потом вез туда же тело женщины, которая долго копила деньги, чтобы прооперировать аневризму, и теперь соседкой со всеми успокоенными тихо легла в отремонтированном новеньком морге, в который не заедешь просто – нужно каталку оторвать от пола, чтобы переехать предусмотрительно оставленный всеми инстанциями и последним узбеком-строителем дядей Васей порожек.

Эти бумажечки с записочками о том, что было на дежурстве, никогда не кончатся…

Но кончился сегодня я…

– Черный стул был? – Тут же сидит лифтер Володя (водитель грузовой кобылы), и я его мгновенно переспрашиваю:

– Черный стул был?

– Был, – отвечает, – маленький такой, удобный, для лифта черный стульчик был. И его быстро украли…

– Катя, у вас закурить не найдется?

– Дак, я не курю.

– Значит, вы женщина со здоровыми намерениями…

– Может быть…

И какая же это совершенно бесцельная чепуха – Время…

Копаю огород. Это трудное и скучное занятие. Потому что надо. За спиной Севастополь – там белые набережные у моря, нежный ветерок, а тут жара и пять соток. И никто не помогает, кроме червяков.

Я стал помощников собирать. Пусть побудут вместе. Найду – и брошу на целлофановую пленку, покрывающую соседнюю грядку, чтобы вскопанная земля не сохла. Найду и брошу, в кучку, потом вторая «колония» червяков сформировалась. И мне копать веселее. И червякам веселее – всем приятно чужое внимание. Червяков набралась целая кучка, потом к ним упал комок земли. Я копаю, на помощников поглядываю. Для червяков большая черная целлофановая пленка – целый мир, «ни морем переплыть, ни посуху не перейти»… А случившееся с ними – целое переселение народа, в необычную и враждебную среду обитания. Помощники вокруг комка земли ползают, все держатся рядом, никто «на рожон» никуда не отползает. Умные. Время идет, длится бытие. Деревенские не оказывали поголовного смирения перед лицом судьбы, но исследовали близлежащие территории осторожно: не покидая своих «деревень», искали – нет ли на расстоянии «вытянутой ноги» земли – куда можно «утечь». И более длительных экспедиций не предпринимали.

Некоторым червякам с самого начала не повезло: когда их кидали на пленку – они не попали в кучку и оказались в одиночестве. Вот эти одиночки были «первопроходцами поневоле» – они ползли! В отличие от деревенских, которые упрямо не ползали никуда, кроме как внутри своего сообщества. А те, которым достался комок земли, вообще потом успокоились – расположились вокруг комка «в три ряда» и «уснули». А первопроходцы – нет, они не уснули, – они ползли и вели себя при этом очень по-разному. Всего усматривалось три типа поведения: 1 – хаотическое, 2 – «неврастеническое», 3 – «осмысленное». В основном первопроходцы вели себя по первому типу – бестолково ползали, часто меняя направление, – недоработки у них в системе навигации и самонаведения, поэтому из этих десяти «человек» никто «обетованной земли» не нашел, а так и остался на пленке, пока я их сам рукою всемогущей по домам не распустил. Неврастеники – человека три таких было – они не столько ползли, сколько психовали на судьбу и сложившиеся обстоятельства жизни. Это бывает со всеми червяками, когда их лопата выковырнет из земли – они начинают вертеться, сворачиваясь кольцами, отпугивающее такое поведение, наверное – змею изображают. Неврастеникам уже не целесообразно было кого-либо отпугивать, им целесообразно было ползти, чего они как раз, в силу слабохарактерности, не делали. Полежат, полежат, потом понервничают, снова полежат. Очень похоже на людей, которые работать не хотят, а только ноют. А третьи червяки, их было тоже трое, вели себя геройски осмысленно: они ползли, не теряясь в своих сомнениях и не меняя направления, – вот они-то и нашли свободу самостоятельно. Молодцы. Несмотря на недостатки штурмании и эхолокации.