Светлана Башкатова - Невия

Мы любили друг друга среди трав, которые казалось, достигали солнца; их терпкий аромат пропитывал наши одежды. Мы мяли красные ягоды в лесу, и вкус поцелуев навечно смешался для нас со вкусом этих ягод, вкусом лета. Мы были частью мира, окружавшего нас, дарившего нам приют, уединение. Мы доверяли этому миру свою любовь, свои слова, свои души, так же как безгранично доверяли друг другу. И боялись лишь одного – того, что приходилось расставаться иногда на несколько часов, так как мы все – таки находились в другом, реальном (или нереальном?) мире, где необходимо было разговаривать с какими-то людьми, выполнять выдуманные кем-то обязанности. И тогда нам приходилось затаиваться, задерживать свое дыхание, задерживать ритм сердца и проживать этот мучительный день друг без друга, чтобы воскреснуть при нашей встрече вновь… Мы желали друг друга при каждом прикосновении; все вокруг было только ради этой встречи и ради этой любви! Мы много говорили друг с другом, и с каждым днем все более удивлялись тому, как могли друг без друга жить, дышать, смеяться. Мы узнавали друг в друге лучшие свои мысли, лучшие стороны души, то, чего не хватало одному, было частью другого, и он щедро делился этим и дополнял другого. Отныне в наших жизнях было восстановлено равновесие – Вселенная, наконец, обрела для нас смысл! Мы стали единым целым. Даже друзья были «изгнаны», для них не оставалось ничего – ни времени, ни сил. Мы видели и чувствовали – неминуемо отдаляются они от нас, но не в силах были что-либо изменить. И продолжали наслаждаться лишь друг другом…

…Наш дом был наполнен цветами. Я всегда любила розы, и теперь они были повсюду – в ванной, в спальне, в других комнатах. Не хватало ваз – и они заняли все, что можно было для этого приспособить! Аромат роз стал моим постоянным спутником. Куда бы мы ни шли, где бы ни встречались после дня работ, дня проблем, Илья неизменно встречал меня моими любимыми цветами. И я прижимала их к сердцу, вновь и вновь вдыхая сладостный аромат. А затем они чуть покалывали мне руки в кино, или лежали рядом со мной на столике кафе, куда мы заходили посидеть перед тем, как отправиться домой. Они сопровождали нас на прогулке по реке, когда я боялась, что их слишком растреплет ветер, а Илья лишь смеялся надо мной из-за этих страхов. А в другой раз, когда мы прибежали домой под ливнем, и они действительно промокли, как и мы насквозь, аромат их был столь сильным и чувственным… И мы едва успели сбросить промокшую одежду, и любили друг друга прямо около порога, едва захлопнув дверь и рассыпав розы рядом…

…И лишь много времени спустя я поняла: жизнь без любви похожа на монолог, который все продолжаешь и продолжаешь – только бы не оказаться в тишине, не ощутить пустоту, едва замолчишь, чтобы перевести дух. Иллюзия окружающей жизни похожа на мираж: кажется, есть что-то значительное, чем наполнить день, куда отдать силы, но стоит оглянуться – и картинка выдуманной тобой жизни блекнет, все чужое и чуждое исчезает! И остановившись на миг, с ужасом видишь вокруг себя лишь безбрежные, безжизненные пески пустыни. И скорее вновь продолжаешь привычный монолог в щемящей надежде услышать когда-нибудь голос, отвечающий тебе, зовущий лишь тебя.

И мне показалось… Я словно услышала голос из сна: «Анна… Анна!» И сердце мое сжалось…

Взгляд Петра был обращен в окно. Коллеги врачи разбрелись по палатам на утренний обход, и он остался в ординаторской один. По его лицу трудно было понять, видит ли он то, что находится за стеклом, или мысленно где-то еще, так неподвижно и бесстрастно было его выражение. И хотя лаборантка уже дважды заглядывала в дверь и напоминала о том, что студенты разошлись и через двадцать минут прибудет новая группа, он не пошевелился. Он все еще не мог собраться с мыслями. Уже два дня как он вернулся из Израиля, и два дня как потерял покой и сон. Необходимо решаться прямо сейчас, он чувствовал это. АННА НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ. Сомнений у него больше не было. НИКТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЕТ. Глупо упускать такой шанс…

Взгляд Петра остановился на группе студентиков, скачущих меж луж в направлении крыльца клиники словно стайка вымокших под дождем воробьев. При мысли о том, что он вынужден вот уже в который раз пересказывать им один и тот же учебный материал, его передернуло. Как же ему осточертела рутина: кафедра, клиника! И вообще: этот город, эта страна! Столько усилий, и все ради чего? Ради паршивого места преподавателя?!

Чтобы еще только пробиться нà кафедру, ему пришлось учиться выживать в настоящих человеческих джунглях! О-о, и эти джунгли ничем не уступали настоящим – обезьяны, шакалы, змеи… Примеряя словно маски различные выражения – от глуповато- простодушной, чуть виноватой улыбки до высокомерно- пренебрежительной ухмылки или едва сдерживаемого восторга, изображающего поклонение, ему приходилось играть словно актеру в театре уже давно; но доставались ему все еще второстепенные роли. Но он должен получить главную! Каким же жалким идиотом он был ДО ТОГО, КАК… Думал тогда – важно только правильно все рассчитать, ему всего лишь не повезло! И откуда он мог знать, что папаша Ильи двинет за кордон, прихватив с собой какие-то деньги фонда? Ведь тот казался таким праведником! И никто не знал и даже не догадывался, что профессор куда-то собирается! Хитрый старый черт! Скрывал свой отъезд до последнего, видимо, чтобы собрать побольше денег да и смыться с ними! Иначе на что бы он перебрался за границу? Все ведь знали: никаких средств у него нет – живет лишь на профессорскую зарплату. Вот и получилось собрать денежки и внезапно смыться! Вот вам и Александр Александрович, заядлый коммуняка в прошлом! Хитрый, расчетливый сукин сын! А все почитали его за праведного, справедливого, неподкупного! Считали «образцом» руководителя! Ему, видите ли, необходимо было вникать во все самому: чем кормят пациенток, есть ли у них возможность принять душ. Святоша хренов! Как пойдет по палатам – его и не дождешься: все говорит и объясняет… А что этим тупым бабам растолковывать? Все равно ничего не соображают! Вот что он думал, ДО ТОГО КАК…