Владимир Кулаков: Представление продолжается…

А может, когда сердце вразнос и обручи вразлёт?

Скорее, когда звон железных колец совпадает с биением сердца. Тогда – победа! Тогда недалеко и до звезды, хотя бы на час, на миг…

Памяти И.Л. Ольховикова и А.Н. Кисс

– Не упади, прошу тебя…

Каждый «завал» – падение жонглёрского предмета на ковёр манежа – это лопнувший капилляр в сердце жонглёра.

– Заклинаю тебя, не упади!

Я столько репетирую, чтобы этого не случилось! Не упади!..

Лопаются, лопаются, лопаются…

– Прожектора мои, софиты, удержите Их. Сейчас всё зависит от силы вашего света, от милосердия неоновых пушек.

Я надеюсь на ваш свет, как на последнюю опору.

Удержите моё сердце от взрыва!

Не упади…те!..

Лопаются…

Лопаются тонюсенькие красные нити…

– Не надо падать, пожалуйста.

Мне больно потому, что держу вас над манежем своим сердцем…

Жонглёры умирают на удивление одинаково – когда делают последний в своей жизни «завал»…

Сердце, оно такое маленькое.

Кольца оттолкнулись от рук жонглёра и с весёлым звоном устремились вверх к куполу.

Жонглёр, хоть и улыбался, но глаза его стали напряжёнными.

– А-а, испугался?.. Боится, что мы его бросим!

Кольца, дурачась, вновь и вновь отталкивались от тёплых рук жонглёра, взлетали вверх, но каждый раз возвращались. Каждый раз сердце жонглёра учащённо билось, глаза становились напряжёнными. Он очень боялся, что кольца однажды взмоют к куполу и не вернутся.

Иногда кольца не давались в руки жонглёру. Они падали на мягкий ковёр манежа, весело катаясь и подпрыгивая.

Жонглёр очень огорчался. Тогда кольца торжествовали, догадываясь, что он боится их потерять.

За много лет кольца привыкли к жонглёру, поэтому каждый раз, покидая его, возвращались вновь.

А может они любили друг друга?..

Кто их разберёт. Они такие разные.

Кольца были сделаны из холодного металла. Жонглёр – из огорчений и тёплых надежд.

Хусаиновой Р.

Униформисты натянут тетиву стального троса. Старый «шпрех» привычно извлечёт из колчана программы стрелу твоего номера. Маэстро даст сигнал волшебными аккордами.

И будет твой полёт!..

Ты вонзишься в чьё-то нежное сердце, раня его своим отточенным совершенством. Оно будет пульсировать аплодисментами, и умирать от боли пережитого восторга.

Аплодисменты бывают разными.

Иногда они, как шторм, – бурлят, пенятся, накатываются волной, кружа голову и взвинчивая нервы.

Иной раз – как хлопья снега в новогоднюю ночь – долгие, спокойные, но желанные.

Бывают аплодисменты, как звук крыльев взлетающего голубя, одинокого «дикаря».

Так хочется закружить «хлопья» бураном. А одинокого «дикаря» приручить и отогреть у сердца.

Фокусник объявил:

– Почтеннейшая публика!

Я обладаю уникальным даром – становиться легче воздуха и взлетать к куполу цирка.

Всё зависит от ваших аплодисментов. Чем они сильнее, тем выше взлетаю.

Итак, я начинаю.

Публика с любопытством зааплодировала.

Фокусник зашатался на месте и плавно завис в воздухе.

Зрители зааплодировали ещё сильнее.

Фокусник медленно поплыл к куполу. Он счастливо улыбался, распростёртый в пространстве.

Овации напоминали лавину, шторм, неукротимую стихию.

Фокусник, улыбаясь, закрыв глаза от блаженства, медленно достиг купола цирка.

Любопытная публика резко оборвала аплодисменты…

…Фокусник, широко раскинув руки, лежал на опилках манежа.

Глаза его неподвижно смотрели в купол. Он улыбался…

Я уношу с манежа цветы!

Я несу их, как если бы нёс в своих ладонях две тысячи сердец: добрых, тёплых, живых…

– Твой выход, солист.

Распахни кулисы так, как это делаешь только ты. Иди. Тебя ждут зрители. Их много сегодня.

Смелее. И помни, я – с тобой…

– Ну, что, устал?

Пошли домой, в твой одноместный номер.

И помни, я – с тобой…

– Что ты ворочаешься? Почему не спишь?..

Одиноко?

– Глупый, спи.

И помни – ты не одинок. С тобой я…

Твоё Одиночество.

Людские волны отхлынули от цирка…

Скоро вновь прибой, третий за сегодняшний день.

У нас ещё есть время побродить в рыжем лесопарке. Он недалеко, всего в двухстах ударах сердца.