Алексей Дьяченко - Тринадцатый двор

– Это ложь. В марте сорокового, по ходатайству Тимошенко, Рокоссовского реабилитировали, восстановили в правах, в партии, в должности. Поехал той же весной в Сочи с семьей. В том же сороковом получил погоны генерал-майора. Вернули место командира в своём пятом кавалеристском корпусе. Вот так. Два или три суда было. Все это время он проторчал во внутренней тюрьме на Шпалерной. И вот, двадцать второго марта тысяча девятьсот сорокового года восстановили во всех правах. Впрочем, об этом я уже говорил.

– А что этот садист? Должно быть. Тоже до высоких чинов дослужился?

– Тот, что будущего маршала пытал? Заковский Леонид Михайлович. Настоящее имя – Штубис Генрих Эрнестович.

– Немец?

– Латыш.

– Какими глазами он, гад, потом на Рокоссовского смотрел?

– А не смотрел.

– Стыдно было? Совесть мучила?

– Об этом ничего не известно. В апреле тысяча девятьсот тридцать восьмого года его уволили из НКВД, исключили из партии, арестовали.

– Так ему и надо.

– Разумеется, все это проходило в обратном порядке. Арест, исключение и так далее. Он был обвинен в создании латышской контрреволюционной организации в НКВД. А также в шпионаже в пользу Германии, Польши, Англии. Расстрелян двадцать девятого августа тысяча девятьсот тридцать восьмого года. По приговору ВКВС на Коммунарке.

– Вот это да! Вот это судьбы!

– Времечко ещё то было. С легким паром, Георгий.

– Спасибо, – поблагодарил Грешнов и за деньги, и за «легкий пар», потрясенный услышанным не менее Сани.

Коренастый Сушко не унимался:

– Так ты скажи мне определённо, кто командовал Первым Белорусским? Рокоссовский или Жуков?

– С Первым Белорусским такая же неразбериха была. Образован был двадцать четвертого февраля сорок четвёртого года. А пятого апреля того же года – упразднён. И через одиннадцать дней, пятнадцатого апреля, восстановлен и просуществовал до конца войны. В его состав входили: третья, десятая, сорок восьмая, пятидесятая, шестьдесят первая, шестьдесят пятая и шестнадцатая воздушная армии. Сначала фронтом командовал генерал армии Рокоссовский. С июня сорок четвёртого – уже маршал Рокоссовский. И командовал он по ноябрь сорок четвертого. С ноября, до конца войны фронтом командовал маршал Жуков. Теперь понятно?

– В общих чертах.

– Молодец. Чтобы Георгий не томился, давай на посошок с ним выпьем.

«Вот тебе и живи, сколько хочешь», – поднимая стаканчик, думал Юра, – «молодцы!».

Грешнов и предположить не мог, насколько болезненным будет расставание с квартирой, в которой жил все последние годы. Но не ползать же на коленях. Умоляй, не умоляй, всё равно, не оставят. Судьбу антикварной мебели и других оставшихся вещей Юра всецело вручил на рассмотрение новых хозяев. С собой, уходя, взял только документы. Отправился к матушке, так сказать, налегке.

На прощание он крепко пожал руки Сане и Александру, ещё раз поблагодарил за деньги.

Дорога к отчему дому неспешным шагом занимала минут сорок. Юра прошёл мимо гаражей, благополучно миновав свору злобных собак, обыкновенно накидывающихся с лаем на всех прохожих. Заметив Грешнова, «жучки» и «бобики» скоренько ретировались.

Миновал портретную галерею у здания бывшего райкома. Это была доска почёта лучших людей округа. Вторым справа, в белом костюме красовался доктор философии, занимавший должность генерального директора похоронной конторы.

Переходя по мосту автостраду, Юра с тоскою взглянул на поезд, медленно двигавшийся вдоль перрона той станции, где не собирался останавливаться.

В окнах вагонов были хорошо различимы лица пассажиров. Женщина в белом парике ела курицу, мальчик в рубашке с короткими рукавами и очках пил газированную воду.

Мелькнула мысль: «Вскочить бы на подножку и уехать в неведомую даль». Отставной майор справился с этим желанием только тогда, когда последний вагон исчез из вида.

Подходя к дому, в котором он родился и провёл юность, Грешнов стал свидетелем безобразной сцены. Физически крепкий молодой человек двадцати лет схватил за ворот джинсовой куртки молодую девушку и тянул её туда, куда той явно не хотелось идти.

Ни молодого человека, ни девушку Юра не знал, но пройти мимо насилия не позволяло воспитание.

– Оставь её, – попросил Грешнов молодого человека.

Насильник, игнорируя обращённые к нему слова, продолжал внушать своей жертве:

– Сейчас пойдем ко мне! И эту ночь ты проведешь у меня!