С тех пор прошло много времени, наверное, с полгода, и я не встретил ни одной живой человеческой души. Животные души я встречал и некоторые превратил в пищу. А до этого случая я убил молодого мужчину. Он сидел в доме и ел из тарелки какую-то простую еду, потому что только простую еду так едят. Я выстрелил из укрытия в окно, и он дёрнулся всем телом от удара пули, выплюнул еду на стол, выпрямился, словно хотел встать, а потом плюхнулся лицом прямо в тарелку. В доме ещё была женщина, возможно, красивая, я не успел рассмотреть её лица. А у мёртвых нет лиц.
Я всё время нахожу причины убивать. И каждый раз новые причины убедительнее старых. Может для того я и ищу их.
Я долго считал, что жив только потому, что никого на своём пути не оставлял в живых. Потом в согласии с Полуяновым решил, что прежний мир погубили компромиссы, а новый изживает их, и через убийство я становлюсь частью наступающего мира.
Однажды, спрятавшись в дупле дерева, чтобы переночевать, я вспомнил Молоденькую и ту ночь, когда Буран разрешил нам познать друг друга. В моей жизни было не так много секса, гораздо чаще я мастурбировал перед экраном ноутбука. И в ту ночь я настолько разволновался, что у меня зуб на зуб не попадал от дрожи. А Молоденькая обнимала меня и ласково шептала мне: «Чего ты? Ну, чего? Глупенький». Подталкивая меня, чтобы я голым телом совершал движения любви. И в судорогах счастья выстрелил в неё, казалось, всей накопленной за дни воздержания спермой, и долго приходил в себя. И когда силы вернулись, уже не чувствовал того волнения, когда входил в Молоденькую, не предвкушал наслаждения прежней силы, и, снова выстрелив, почувствовал нарастающую горечь после краткой опьяняющей вспышки. Я остыл к ней. А Молоденькая стала носить от меня ребёнка. А может от Бурана. И все её отговаривали, убеждали, что в таких условиях не до рождения детей.
– Что ты с ним будешь делать? – строго спрашивала её Старшая. – Одна? Здесь!
И я лежал в большом тёмном дупле и думал, что долгое время семя вылетало из меня впустую, а потом соединилось с телом Молоденькой, а может это семя Бурана оплодотворило новую жизнь, но так или иначе, я не мог на эту жизнь влиять. Эта жизнь лишь в какой-то мере продолжение моей, потому что я сам по себе, как и все.
Сколько себя помню, нас всё время объединяли, от маленького коллектива на работе до целого мира, который больше всех наших представлений. Мы всё время старались обособиться, а люди, поставленные над нами, словно очень сильно этого боялись и боролись с нашим индивидуализмом. Незадолго до Снега начальник организовал нашей конторе выезд на пейнтбол. Он тоже, как Буран, прохаживался перед нами, стоявшими в шеренгу, одетых в специальную одежду, в защитные шлемы, и говорил о смысле игры, что разделившись на две команды и стреляя друг в друга из маркеров шариками с краской, мы в конечном итоге почувствуем себя одним целым и поймём, кто из нас чего стоит. Уже потом я узнал, что начальник участвовал в соревнованиях по пейнтболу и даже завоёвывал призовые места, его я тоже поразил шариками с краской.
– Не ожидал, – качал он головой после игры, расстроенный своим поражением и немного выпивший водки, – не ожидал. От тебя я меньше всего ожидал. Ты занимался этим раньше?
– Никогда. Сегодня в первый раз.
Он мне не поверил, а потом сказал:
– Ты – прирождённый стрелок. Тебе надо развиваться в этом деле.
Я не хотел.
– Так бывает, – убеждал меня начальник, – стремишься к одному, а рождён для другого. Понимаешь меня?
А потом я вышел к морю. Дул ветер, и перед глазами открывался такой простор, что не хватало глаз. Как будто кто-то позволил, наконец, глубоко вдохнуть и выдохнуть. На берегу стоял маяк, от маяка в море выступал длинный деревянный пирс. Я сел на песок и стал смотреть на волны, вспомнив, что никогда не был на море и что всегда хотел его увидеть. В детстве я часто представлял, насколько оно большое – море. Насколько непохоже на Финский залив? И если синее, то как небо или совсем другое? И пробовал пить солёную воду из стакана, как будто она – море.
Теперь море было передо мной, с синевой вдали, а у берега зеленоватое. Я зачерпнул рукой воду, поднёс к губам, попробовал её и почувствовал на языке морскую соль. Соль воды. Я нашёл своё место. И если я не буду счастлив здесь, то не буду счастлив нигде.
Красная башня маяка упиралась в небо синее, чем море, с большими белоснежными облаками, медленно плывущими за горизонт. Я поднялся на самый верх и нашёл там небольшую комнату с окном, в котором моря было ещё больше, а всё остальное не имело значения. На кровати лежал высохший труп мужчины, почти скелет в одежде. Он меня не испугал и не смутил. У окна стоял письменный стол, на столе стопка бумаги, карандаши в стаканчике и большая коробка под столом, заполненная нераспечатанными пачками бумаги в зелёной обёртке.
Читать дальше