Александр Коломийцев: Становление

Ивушкин уже раскрыл дверь кабины, поставил ногу на ступицу, Мезенцев закинул в кузов рюкзак, когда к машине подошёл давешний здоровячок, на ходу вытиравший ветошкой руки. На лице его с чёрной двухдневной щетиной лежала печать крайней озабоченности, выразительный взгляд был устремлён на невозмутимого технорука.

– Иван Данилыч, вот тебе сегодня прям край ехать? Вчера не мог съездить? Или уж в пересменку ехал бы, всё равно машину гнать. А если вода поднялась, шуга идёт?

Ивушкин в сердцах сплюнул.

– Ну, опять всё сначала. Что будет, что будет? Развернёмся и назад поедем, Михаил Сергеевич. Ты мне уже надоел, вот, ты у нас один о производстве печёшься, остальным всё трын-трава. У меня что, глаз нет?

Михаил Сергеевич ответом не удовлетворился и окликнул водителя.

– Яшка, если вода поднялась, шуга идёт, ни в коем случае на ту сторону не ездий. Пусть как хотят, так и перебираются, хоть на тракторе, хоть вброд, а то этим буровикам всё по хрен. Если, что, с тебя спрошу первого. Понял?

– Понял, понял! – весело отозвался Яшка, блеснул зубами и включил зажигание.

Ивушкин кивнул Алексею, призывая занять своё место, и согнувшись пополам, втиснулся в кабину.

От базы партии участок находился в семидесяти километрах. Первую половину пути промчались с ветерком. Движение на грейдере было оживлённым, в обе стороны с гулом проносились БелАЗы. Затем автомашина свернула в лес, и началась горно-таёжная «магистраль». Кузов подбрасывало, швыряло из стороны в сторону, но Мезенцев, выглядывая в мутное окошко, в открытый проём над дверкой, мало обращал внимания на неудобства.

Автомашина свернула вправо, через сотню метров выехала на профиль, неоглядно тянувшийся в обе стороны, и, проехав по нему ещё сотни полторы метров, остановилась у зелёного вагончика на деревянных полозьях с оковкой из бурильных труб. Метрах в тридцати стояла буровая, связанная с вагончиком пуповиной белого двухжильного кабеля. Из тепляка поднимался невысокий, менее десяти метров, четырёхгранный копёр, на котором весело светилось несколько лампочек, из буровой доносился рокот дизеля, вращающаяся шпинделёвка без привычной обвязки – сальника и шланга – выглядела голой, да и отсутствие ёмкости, отстойников делали буровую какой-то ущербной, не полноценной. У буровой, по обе стороны просеки стояли двое саней. Одни с разнообразным буровым оборудованием, вторые занимала неизвестного назначения прямоугольная ёмкость с встроенной топкой, по внешнему виду кустарного изготовления. Ближе к вагончику, носом к лесу приткнулся трактор-тягач С-100.

Первым в вагончик, едва коснувшись подошвами громоздкого сооружения, служившего крыльцом, взлетел водитель Яшка. Из раскрытой двери тут же вылетел его бодрый жизнерадостный вопль:

– Здорово, Макар!

Ответ прозвучал не менее оглушающе:

– Здорово, татарин!

Обладателем мощного рыка оказался рыжеватый верзила с тёмными конопушками рассеянными в верхней части лица. Верзила стоял у железной печки и энергично шуровал половником на длинной деревянной ручке в ведёрной алюминиевой кастрюле. Приветствие незнакомца оставил без внимания, при виде технорука гаркнул:

– Здорово, начальник!

Ивушкин поморщился и попенял:

– Когда ты только орать перестанешь, Макар? Смена отдыхает, а ты кричишь. Грязное бы скидывал, когда обед варишь. В чём на буровой, в том и кашеваришь.

Макар осклабился, бросил половник на стол, грохнул на кастрюлю крышку.

– Ништяк. На буровой заразы нет.

Ивушкин не стал спорить, покачав головой, спросил:

– Как у вас дела?

– Про дела у старшого спрашивай. Мне – что прикажут, мои дела простые, ключи да вилки. Ты мне скажи, я, почему вторую заездку должен на грязных простынях спать? И поварихи нет, только обещаете. Время три, а мы не жравши. Это чо, порядок? Вам, начальникам, одна забота, метры давай, остальное вас не касаемо, чо тут, как тут люди живут, вам по фигу. Моя работа на буровой, а суп варить повариха должна.

Ивушкин ругнулся нечленораздельно, и, кивнув на Мезенцева, распорядился:

– Вот, с Мезенцевым машину разгрузите, – и ушёл, хлопнув дверью. Соблюдать тишину после Макаровских монологов не имело смысла.

Макар оскалился, произнёс, довольный собой:

– Ишь, не нравится. Насыпал горяченького за шиворот.

Макар относился к числу людей, искренне убеждённых, что с начальством следует непременно ругаться, и чем злее и громче, тем лучше. Ибо все начальники из кожи готовы вылезти, только бы объегорить работягу, работать заставить побольше, а заплатить поменьше. Причина, по которой в его мозги въелась уверенность в коварных помыслах «начальников», оставалась неизвестной, также как и склонность к крикливости. От отца и деда он унаследовал лишь обличье, но не нрав. Обычно, проработав пару лет, большинство помбуров вполне могли заменить у станка бурильщика, и в течение смены подменяли их, позволяя передохнуть. Из-за особенностей бурения это было особенно важным на Глухарном участке. Тот же Матвеев умел выполнять все операции сменного, а на бурении кое-кого мог и за пояс заткнуть. Иногда, в случае внезапной болезни, в период повальных летних отпусков, Лёньку, не имеющего удостоверения, в нарушение всех правил и норм, на пару недель ставили к станку. Но не по душе была Лёньке ответственность, и, не смотря на сетования начальства, оставался Матвеев помбуром. Мастеру же, в чьей бригаде трудился Матвеев, такое состояние ума подчинённого даже было на руку. Отправится Лёнька на курсы, выучится, а потом не известно в какую бригаду попадёт, а так, вроде палочки-выручалочки, всегда под рукой. Но была иная категория помбуров, значительно малочисленнее первой. Люди, относившиеся к ней, проработав и десяток лет на буровой, действительно усвоили лишь «ключи да вилки», а от станка шарахались как чёрт от ладана. Макар принадлежал именно ко второй категории. Сменные с такими помбурами работать не любили. Макар же, как на диво, со своим сменным сработался, между ними царило обоюдное согласие, но на то были особые причины.