Александр Коломийцев: Становление

Таёжный философ не ведал о терзаниях рефлексивной интеллигенции, закурил, с удовольствием затянулся. Мезенцев, имевший по данному вопросу не просто два различных, а два антагонистичных мнения, сменил тему.

– Вот, ты говоришь, почти двадцать лет в геологоразведке. А почему в помбурах, почему на сменного не выучился?

Лёнька посмотрел на собеседника, выпустил струю дыма в потолок.

– А так спокойнее. Живу один. Зарплаты хватает и одеться, и на жратву, и пофестивалить, если охота придёт. Одно знаю – фарштуль, вилки, ключи, штангоразворот, ну, за насосом гляжу. А сменный за всё отвечает, и за бурёжку, и за скважину, и за станок, и за двигатель, и за помбура. Зачем мне это? Не, не надо мне этого.

Честолюбивые желания отродясь не водились в матвеевской голове.

Докурив, Лёнька плеснул себе ещё полкружки, но пил молча, лимит на разговоры иссяк. Мезенцеву, желавшему как можно больше узнать о Таёжном, стоило трудов растормошить примолкшего собеседника.

Оказалось, посёлок состоит из трёх концов. Основную часть посёлка заселяли русские, обрусевшие немцы и татары, и все, кто причислял себя к русским. На том берегу, на котором размещалась база партии, но выше по течению Быстрянки, жили немцы. Татары тоже имели свой посёлок, расположенный на этом берегу. С другого края Таёжного, вдоль речки шли две улицы, на которых и жили татары. Татарский конец был отделён от основного посёлка оврагом, и почему-то звался Золотым.

– Почему Золотой? Золотая Орда, что ли?

– Да кто его знает? Золотой, и Золотой. Не-е, татары – смирённый народ.

Не допив чай, Матвеев закурил, но курил, словно по принуждению, а не в охотку, изжевал мундштук, перекатывая папиросу во рту, трижды прикуривал, пока, наконец, не ткнул измусоленный окурок в пепельницу, и не объявил:

– Всё, спать пора, завтра вставать рано.

Полторы кружки крепчайшего чая, две папиросы нисколько не повлияли на Лёнькин сон, и через пять минут он уже мирно похрапывал. От Мезенцева же сон ушёл. Достав из чемодана объёмистый «Русский лес» Леонида Леонова, прихваченный из родительского дома, до трёх часов читал на кухне, и отправился спать, когда веки непроизвольно смеживались, и смысл прочитанного ускользал от понимания.

Собираясь на смену, скрипом половиц, бряканьем посуды Матвеев прервал утренний сон соседа, но когда дверь закрылась, тот опять впал в дрёму, и проснулся в девять, когда в комнату вошёл серенький октябрьский день.

Время отъезда технорук указал приблизительное, и Мезенцев не торопился. Тщательно побрился, оберегая рюкзак, отыскал тряпку почище, обтер ею масло с банок с тушёнкой. Но, миновав околицу и ступив на деревянный тротуар, запаниковал. На сегодняшний день он представляет собой невелику шишку, и машина вполне может уйти и без него. То-то позору станет: инженер начал работу, проспав отъезд на участок. Размышляя о предстоящей жизни, наметил себе основное правило, быть точным, ответственным, говорить мало, но весомо, и уж никак не совершать промахов в духе героя Гарина-Михайловского. Не надо обладать богатой фантазией, чтобы представить, какой жалкий вид у него будет, если к его приходу машина уже уйдёт. Посрамление своего, ещё не заработанного авторитета, Мезенцев допустить не мог, и, ругая себя за утреннюю мешкотню, заторопился, не обращая внимания на увесистый груз, оттягивавший плечи. На улице Разведчиков его уже прошибал пот, а в кабинет технорука вошёл запыхавшись.

Кроме Ивушкина в кабинете находился невысокий, полноватый до округлости мужчина, одетый в лоснившуюся на локтях и животе куртку. Мужчина топтался перед столом, за которым сидел технорук, сипло, со свистом дышал. Пыхнув, прилипшей к нижней губе сигаретой, закашлялся до слёз, раздражённо ткнул сигарету в пепельницу. Откашлявшись, утёр выступившие слёзы, выудил из пепельницы окурок, прикурил, но новый приступ кашля вынудил вернуть окурок на место. Ивушкин буркнул:

– Да уж совсем бы курить бросил, чего маешься?

Отдуваясь, мужчина простонал:

– Рад бы, Данилыч, да не могу. Организм никотину требует.

Мезенцев, поздоровавшись, общим приветствием, сел на свободный стул у стены, рюкзак поставил рядом на пол. Колобок оказался мастером второй бригады, и звался Павлом Гавриловичем Поповым. Узнав, что за юноша скромно устроился у стены, Попов сердито проворчал:

– Долго спишь, парень, с утра тебя жду, и уточнил у Ивушкина: – Ну, мы пойдём грузиться?

– Давайте, давайте, – Ивушкин на миг оторвался от бумаг, протянул Попову криво оторванный листок. – Тут всё, что Иванов заказывал. Готовые патрубки в мехцехе. Ищи Яшку, он в курсе. Погрузитесь, и сразу едем.