Александр Коломийцев: Становление

Ивушкин зыркнул на Макара, и тот быстрей заработал ложкой. Мезенцев почувствовал себя виноватым, – велено разгружать машину, которая возможно срочно требуется на базе, а он рассиживается за столом, – торопливо встал. Макар черпнул в последний раз ложкой, и, оставив чай на потом, поднялся с лавки, буркнул Мезенцеву:

– Ну, чо стоишь, идём разгружать.

Разгрузка вызвала у Макара раздражение и воркотню, а тяжеленный ящик с соединительными муфтами привёл к взрыву негодования.

– На кой хрен они эти муфты возят? Кого имя делать? Это на глубоких скважинах столбы муфтами собирают. А у нас кого? Начальнички, мать их, долбак на долбаке.

Из вагончика вышли Игнат с Ивановым, тракторист завёл трактор, и поехал вдоль по профилю. Иванов крикнул Макару, уже успевшему закурить сигарету:

– Иди за трактором, подцепишь подсанки.

Дождавшись возвращения трактора, влекшего на жёсткой сцепке небольшие металлические сани с коробом из листовой стали, в котором с независимым видом сидел Макар, мастер велел загрузить часть оборудования, чем вызвал у крикливого помбура новый взрыв эмоций.

– Это для второй бригады? Да я им чо, грузчик? Я им не нанимался, пускай сами идут и грузят. Вот, кажинный раз, то грузи им, то разгружай. Вот, у нас не буровая, а перевалочная база.

Причитания работяги, раздражённого необходимостью выполнять работу, выходившую за круг прямых обязанностей, не вызвали у мастера никаких чувств. Спокойно, словно рядом и не раздавались возмущённые матерки, Иванов велел Мезенцеву забрать рюкзак, добавив:

– Дальше на этом такси поедете.

Поддержание жизнедеятельности бурового участка, находящегося на удалении от базы, на котором персонал живёт здесь же, всегда требует выполнения разнообразных работ, связанных и с техническим обеспечением, и хозяйственными нуждами. На каждое телодвижение наряд не составишь, а делать-то надо. Макар, проработавший на буровых десяток лет, прекрасно это знал, но таков уж характер у человека, без брюзжания и шагу ступить не мог. Но в восприятии Мезенцева за ним прочно утвердилась характеристика скандалиста и рвача.

Ивушкин отказался от еды, и, сидя у столика с радиостанцией, пил чай. Поглядев на Мезенцева, закидывающего за плечо рюкзак, выплеснул недопивки под печь на песок, и споро вышел следом.

У работавшего на холостом ходу трактора стоял Игнат со сбитой на затылок шапкой, и сетовал на судьбу.

– Заколебала эта дорога. Только и знаешь, туда-сюда, туда-сюда, уже голова от тряски отваливается. Не мог ты, Данилыч, с утра приехать. Я час, как со второй с перевозки вернулся, и опять колотиться.

Ивушкин, которого остановил каким-то вопросом Иванов, закончил разговор с мастером, нетерпеливым жестом правой руки прервал причитания тракториста.

– Ладно, не ной, сам съезжу.

Игнат от удовольствия, снял шапку, пригладил пятернёй волосы, ушёл в вагончик.

Трактором Иван Данилович управлял уверенно, но резко. Пока ехали по профилю, изредка потряхивало на оставшихся кое-где стволах деревьев, уже порядком измочаленных гусеницами тракторов и полозьями саней. Когда же через километр свернули на лезущую в гору каменистую дорогу, Мезенцев нашёл сетования Игната вполне справедливыми. Сила у сотки была немереная, трактор швыряло на камнях и выбоинах, звон патрубков катавшихся по металлическому кузову вплетался в рёв двигателя. Руки Ивушкина уверено двигали рычаги фрикционов, лицо было бесстрастно, словно с комфортом катил в «Жигулях» по всесоюзной трассе, а не пробирался на безрессорной железяке по козьим тропам. Через полчаса перевалили через гребень отрога, дорога стала мягче, но с облегчением Мезенцев вздохнул, когда свернули на профиль и впереди замаячил расцвеченный лампочками копёр.

Из буровой доносился глуховатый рокот дизеля, обе створки двери были распахнуты настежь, виднелся грязный вращатель, лежащий на полу фарштуль. На широком трапе громоздились короткие обсадные трубы. Ивушкин ругнулся:

– Опять в тыщу засели, хоть милиционера ставь, чтоб гонял.

Обитатели вагончика никак не могли не слышать рокот подъезжавшего трактора, но приезда начальства не ожидали. Иван Данилович ошибался, в карты никто не играл. Ночная смена отдыхала. Старший читал потрёпанную книгу, младший курил, пытаясь сотворить из дыма кольца. Сосредоточенность написанная на лице его говорила о важности занятия, но из вытянутых трубочкой губ вылетали не кольца, а округлые клочки дыма. Дневная смена сидела за заставленным грязной посудой столом и пила чай. У рослого парня в заляпанной рыжей глиной робе, появление начальства не вызвало никаких эмоций. У его товарища выражение лица неуловимо изменилось, приобретя признаки неуверенности и растерянности. В глаза бросалась не сама растерянность, а усилия, с которыми она скрывалась. Поздоровавшись, он тычком безымянного пальца поправил очки, закурил болгарскую сигарету, вытряхнув последнюю из лежавшей на столе пачки. Из пачки выпало три сигареты, и одну очкарик протянул Ивушкину, но тот от сигареты отказался, и, усевшись монументом на табуретку, закурил собственный «Беломор». Обведя обоих ироническим взглядом, язвительно спросил: