Владимир Коркин (Миронюк): Взломанная вертикаль

Утро в районке, а это была объединенная межрайонная газета, – самая развесёлая и вместе с тем напряженная пора. Сбегались сюда с разных концов городка молодые «старики» корреспонденты, и принимались лихорадочно листать блокноты, подтрунивать друг над дружкой, подпускать шпильки-колкости, подзуживать. Однако штат в полном сборе лишь зимой. Весна и лето – пора отпусков и экзаменационных сессий у студентов-заочников высших учебных заведений. Впрочем, и в стылые зимние месяцы нет в редакции то одного, то другого. Район огромный, плюс парочка соседних, не имеющих своей прессы. Потому кто-то из корров в пути, в командировке. Они спешат туда, где в буднях рождается завтра сурового края. Где только не встретишь газетчика: на буровой, на дальней стройке, в чуме оленевода, на рыбацком плашкоуте. Самый надёжный здесь транспорт авиация. Пилоты, «крылатые каюры» доставят хоть на край света, распогодилось бы. Самолеты, верные «Аннушки»-АН-2 и вертолеты всегда наготове. Очнулась после долгой спячки некогда нелюдимая сторона. Отдаёт теперь она в благодарность за свое пробуждение накопленное веками веков добро – нефть, газ, руды. И вот что случилось в редакции в одно погожее весеннее утро. Весна тут становится властительницей хозяйкой в конце мая, когда очистится Сета от ледяных островов-торосов, и на её иссиня – свинцовую гладь опустятся передохнуть первые перелётные утиные стаи. В ту пору северяне прячут на антресоли в прихожей и ещё куда-нибудь в самый темный угол прихожей унты, тёплые сапоги, меховые шубы-душегрейки, зимнее пальто, шапки-ушанки, меховые рукавицы, толстой вязки шарфы. Париться здесь всему этому до первых белых пушистых мух. Как же замечательно: давно переломилась напополам нескончаемая зимняя ночь, уступающая право дню сразу на несколько часов, потом приходит время и место нескончаемому дню, свету, не меркнущему много недель подряд. А тот день выдался на редкость лучистым, жарким для этих чисел июня, который летним только числится, поскольку зябкой погоды бывает сверх меры. Все журналисты набились в промышленный отдел. Громче всех голос местного Теркина, острослова и балагура Вальки Рантова, фотокорреспондента. У него гладко выбритый череп, неровные, изъеденные бензином зубы – вот первое, что бросалось в глаза. Он всё свободное время пропадает на реке: летом ловит рыбу, гоняет в известные ему места вдоль Сеты за грибами и ягодами; зимой на мотоцикле ездит на подлёдный лов. Его «губительно-гибельная» страсть, как сам громогласно извещает – это гонки на своей допотопной «Эмке» по улочкам Сетарда. Клаксон, древнего всплеска чуда техники, издает невообразимые звуки, пугая стариков и старух. Бабы крестятся, мужики вслед плюются. Кажется, сию минуту рассыплется железный динозаврик начала двадцатого века. Ан нет, рычит себе, да прёт своего владельца по его прихоти. В редакции Вальку отчего-то недолюбливали. Может, не нравилось ребятам, что он готов был любого, кроме начальства, поднять на смех. Сейчас Рантов острил в адрес очередных жертв «Тяп-ляпа».

– Ну, Таньша-маланьша, – подначивал он Таньку Басову, – тебе ноне после сих газетных изысков остаётся впрыгнуть в мою «Антилопу-гну» и сигануть в обнимку с ней с крутояра Сеты.

Таня отмахивается от него, мол, отстань зубоскал. Другие что-то между собой обсуждают, иные уткнулись в телефонную трубку. Словом, идет обычная утренняя раскачка перед оформлением командировочных удостоверений, поездками на разные предприятия и организации для сбора газетного материала. Впереди полный напряжения трудовой день: «выколачивание» по телефону срочной информации в номер, звонки авторов-внештатников и переговоры с разного рода чинами, подготовка и сдача статей в секретариат газеты. И непременно, чтобы написанная тобой корреспонденция давало чёткую и правдивую оценку каким-то событиям, фактам из жизни сразу нескольких районов. Понемногу гомон и суматоха утихли. Один Рантов сыпал веселыми «чэпэшками», припоминал о своих проказах во время прошлогоднего лодочного похода на островок Тихий. Туда редакционная гоп-компания ездила за красной смородиной и грибами. Рантов живо изобразил, как он высыпал со дна корзины бабы Вари ягоды, пока та умывалась в ручье, а на их место натолкал мох и траву.

– Представляете, братцы-кролики, – заливался он кривозубо смехом, – перебирает это Степановна вечерком у кострища дары природы и, по всему видать, довольнёшенька. Потом зырь, а низ корзины пророс травой-муравой да мхом. Вертит головой, ничего не поймёт, куда треть ягод ускакала. Умора! Охх-хха-ха! Не могу, умора!