Симон Либертин - Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман

Колледж был создан при одноименном университете, который был основан в 1921 году группой итальянских священников и профессоров. 24 июня того же года он был признан министерством образования Италии, и в то же время папа Бенедикт XV официально подтвердил церковный статус учебного заведения. Я планировал поступать на Факультет искусства и философии.

И вот теперь, лежа в духовной камере взаперти, окруженный белыми стенами из полированного бетона как камбала в садке, я маялся бессонницей, сострадая бездомным. Бездомным, увы, взятым абстрактно, выброшенным на обочину жизни где-нибудь на Bowery. Засыпая, я постоянно менял точку сборки, превращаясь то в бродячего бостонского пса, ночующего вместе со стаей, то в голого по пояс президента России, самоотверженно скачущего к зрителю верхом на испуганной цирковой лошади, чтобы выпустить на волю тигров. Я чувствую себя плюшевой белкой, и заботливые китайские ручонки пришивают мне уши с пушистыми кисточками, роскошный синтетический хвост и оранжевый хохолок, передают из рук в руки, затем вставляют пластиковые пуговки глянцевых глаз.

Затем, уже под утро, я вооружался воинственной хохмой и звонил ей. Днем мне снилось жаркое лето, она встречает меня на ступенях небольшого римского университета, на ней коричневое платье цвета сладкого ледяного кофе. Господи, как же теперь мне хочется вернуться обратно во влажные объятия родного колледжа, и обратно на Факультет искусства и философии. Спустя годы, я прислонюсь к стеклу нью-йоркского университета где-то рядом с корпусом для гимнастики и столовой, чтобы вновь увидеть своих старых одноклассников.

Вечерами, в свободную минуту Николь можно было застать, отвлеченно играющей на планшете. В ее игре необходимо было с максимальной частотой нажимать на экран в строго определенном месте. Как раз в том, где один за другим появляются и погибают монстры, разбрасывая вокруг монетки различной ценности. Накапливаешь монетки и можно приобрести один из навыков, повышая свои показатели урона в секунду.

Задача состояла в том, чтобы убивать монстров, таких как Робот Допплер, Чебуратор, Судья Холодильный, через каждые 5 уровней натыкаясь на их более мощных боссов – словом, игровая механика была очень жизненной .

Случалось, пока она сокрушала монстров и их боссов, мы вели разговоры, которые случаются только между влюбленными:

– Не смешно? Я повторю.

– Да вот же, я смеюсь.

– Ты серьезно? Что же в этом такого смешного? Неужели ты ничего не поняла?

– Я поняла.

– Ты ответила «я поняла» лишь формально, и я это заметил. Ничего ты не поняла.

«И так далее» и «все такое прочее», перераставшие в закулисные пододеяльные разговоры.

Отношения наши внушали оптимизм. Уже давно наступила моя очередь издеваться в sms. Она пишет «я люблю тебя», я прыгаю от радости по всей мастерской. Потом напиваюсь, и со счастливой улыбкой отвечаю ей «ты раздражаешь». Но через минуту признаюсь, что пошутил.

– Я купила тебе книгу Джулии Кэмерон «Твори как художник».

– Дорогая, во-первых – спасибо, а во-вторых – ты ведь понимаешь, что эта книга – это печатный аналог кнопки «Убить все человечество», замаскированной под безобидную кнопку вызова красного света на пешеходном переходе?

Встретив Николь на кухне, я выдернул из ее рук кофейник словно экскалибур, и посмотрел на содержимое, подставив его навстречу солнечному лучу. Все верно, отчетливые оттенки эбонита и ивы. За Николь ведь нужны глаз да глаз, пару раз она плеснула мне чего-то вроде робусты, а сказала, что заварила Бурунди – вот как она с ловкостью средневековых шарлатанов ухитряется подавать ядовитое пойло под видом эликсира благодати.

Чуть позже, я зашел в спальню и увидел Николь, лежащую по самую шею под холодными хребтами одеяла и с ночной повязкой на глазах. Она заговорила первой:

– Разденься и ныряй ко мне, котик.

Я выполнил порученное мне задание и ощутил как изгибы ее тела доверчиво отдавались неге и моей профессорской ладони.

– Я Адам, а ты – моя Ева. Мы наги, а в Библии нагота появляется только после грехопадения. До грехопадения можно говорить об отсутствии одежды, но это еще не была нагота. Речь ведь идет не о каком-то нравственном изменении, как может показаться на первый взгляд, а о метафизической мутации, затронувшей весь характер человеческого бытия.

Потом, все так же не снимая ночной повязки с глаз, Николь поведала мне о вчерашнем звонке с кафедры, из которого следовало, что одна монашка в цветастом худи уже битый час как слонялась у двери с табличкой «Джейсон Ф. Александр», надеясь его, то есть меня, подстеречь.