Тимофей Юргелов - Желтый, Серый, Анджела Дэвис, Вулкан и другие. повесть

Костя не заметил, как заснул. Последним его впечатлением была какая-то размягчающая радость и холодок от закатившейся в ухо слезы.

– С рогами, шары красные, а сам желтый, как мертвец…

– И когти на руках синие, скажи же! Тут этот как заорет: «Черт-черт лезет!», – все дёру…

– Да погоди ты! А это пацан один ихний как заорет – все сразу дёру! Я оглянулся: а он от меня, как до тебя, ─ уже руку тянет, схватить хочет… Я рраз – резко в сторону! Рраз!.. Он только когтем зацепил – видишь: рубаха порвата…

– Ага… Потом, как от тебя отвязался, за мной кинулся! Я, рраз, – ему под ноги! Он ─ дынс! Я, рраз!.. Через весь парк гнался… Скажи же?

«Ну, молодцы!» – думал Костя, не сводя глаз с Саньки и Желтого. У последнего фантазия победнее, поэтому он предоставил сочинять товарищу, а сам лишь поддакивал, часто невпопад, чем выводил из себя Саньку.

Сначала Костя растерялся, как всякий, кому нагло врут прямо в глаза. Посмотрел испытующе на Саньку, но тут же отвел взгляд: вдруг он догадается, что Костя знает правду. Однако тут же рассердился на себя и чуть не рассмеялся: столько красноречия потрачено и все даром. Затем примешалась досада, что некому остановить врунов. Серый сидел, наказанный, дома: он только высунулся с синяками под обоими глазами в форточку и сразу исчез, – видимо, его согнали с подоконника. Борька тоже не выходил, Леха ─ тот сам слушал, раскрыв рот. Костя был связан страшной клятвой.

– Может, там и не черт был вовсе, а утопленник, – попробовал возразить он.

– Где ты утопленника с рогами видел! – закричал на него Санька.

– Да он вообще дома сидел – тебя там вообще не было! – подхватил Желтый. Костю обидело предположение, что он сидел дома и чуть ли не прятался, таким тоном это было сказано. Он усмехнулся:

– Я не знаю, может, вам рога со страху примерещились.

– Это тебе со страху примерещилось! А это кто порвал? само что ли порвалось?! – Санька в десятый раз повернулся к мальчикам спиной, показывая зашитую рубашку.

– Я откуда знаю… Может, ты за железяку на берегу зацепился, – сказал зло Костя – и прикусил язык.

Санька не взглянул, пробормотал что-то вроде «не знаешь – не говори» и стал хвастать, как обманул грабителей. Пока других обыскивали, он успел спрятать свои двадцать копеек в носок. Костю между тем раздирали противоречия: тайна, которой нельзя поделиться или хотя бы намекнуть, что знаешь что-то такое, что никому неизвестно, превращает своего обладателя в узника и надзирателя в одном лице.

Наступил тот прозрачный час между светом и тьмой, когда предметы утрачивают цвет и блеск, но возвращают себе вес и непроницаемость. Минуту назад сверкало раздробленным огнем сквозь черные пирамидальные тополя – и вот в зеленоватом небе зачертили летучие мыши. Вспыхнула мертвенным сиянием витрина и малиновая, витиеватая вывеска над ней. Забились в конвульсиях несколько фонарей из тех, что все-таки зажглись. Еще светло ─ каждый лист кажется выточенным из серого минерала, розы в палисаднике отлиты из воска, парк за рекой напоминает темно-зеленый бархат, на котором лежит свинцовый шар мечети.

Мальчики и девочки сидят друг против друга на двух скамейках под раскидистым карагачем. Грянула тревожная музыка: в летнем кинотеатре, двумя кварталами выше, начался один-единственный сеанс. Все сразу представили старое курдское кладбище. Оно тянулось от стен кинотеатра до новых пятиэтажек и напоминало заросшую бурьяном стройплощадку, с покосившимися сваями. На надгробьях кое-где сохранились продолговатые блюдца с подкрашенными зеленым и розовым фотографиями. Надписи под ними были сделаны латиницей и еще какими-то замысловатыми крючками, похожими на грузинский алфавит. Много портретов валялось среди ржавого мусора в провалах могил.

Кто-то вспомнил историю мальчика, который выкопал на кладбище череп и спрятал дома под ванну. «А мать мыла пол и нашла череп. Он заходит – а она сидит, вся седая, на полу, гладит череп и хохочет – с ума сошла». Санька сказал, что на курдском кладбище алкаши ловят пацанов, которые туда лазят за черепами, и откачивают у них шприцем кровь. Однажды он проходил мимо кладбища – дело было, разумеется, вечером – и вдруг «из могилок» встал мужик с красной рожей – уже насосался! – а в руке стакан с чем-то красным. Только увидел Саньку, пошел ему наперерез, «шатаясь, как мертвец». Костя хотел съехидничать по поводу красного в стакане, но передумал. Да и до шуток ли в этот изменчивый час, когда начинает пробуждаться все непонятное, зыбкое.