Тимофей Юргелов: Желтый, Серый, Анджела Дэвис, Вулкан и другие. повесть

Вдруг немец замирает с набитым ртом, высовывается наружу, стараясь заглянуть в соседнее окно – там Гудя начинает настраивать гитару, – уносит кастрюльку, закрывает свое окно. Скамейка тоже приходит в волнение.

– Давно не слыхали! – ядовито восклицает Музыкнтиха, чтобы привлечь внимание всего двора. – А сейчас певец Вуячич вам чечетку зафигачит!

Другие скамейки тоже настораживаются, один стол под ивами остается безучастным к происходящему.

Гудя, не замечая вражеской вылазки, ставит на подоконник магнитофон, сверху водружает микрофон, крутит какие-то ручки. У него рябое, в сплошных веснушках личико, в обрамлении сальных, грязно-желтых сосулек; грудная клетка напоминает стиральную доску. Он садится на окно, поджав под себя ногу, сгибается над микрофоном и берет первый аккорд. «Шизгарес ё бэйби шизгарес у-у-у», – гнусавый, мяукающий голос летит из динамиков. Музыкантиха, а следом Пузикова и вся главная скамейка пытается перекричать певца. Какое-то время Гудя не обращает на них внимания, однако поднятый ими крик мешает ему петь. Тогда он откладывает гитару, склоняется к микрофону: «Облить бы вас всех бензином да сжечь!» – врубает настоящую «шизгару» и куда-то проваливается. В окне возникают две отбивающие ритм, морковного цвета пятки ─ теткам ничего не остается, как изливать свой яд друг на друга.

И вот однажды весь этот заведенный порядок был нарушен самым неожиданным образом. В тот день Костя нечаянно заснул после обеда, что случалось с ним редко, и проспал несколько часов кряду. Проснувшись, он почувствовал, что творится нечто странное. Он умылся, но ощущение нереальности и какой-то занемелой легкости не проходило. Тогда он оделся, вышел на улицу – и там вновь засомневался: а точно ли он пробудился.

Весь двор был уставлен оседланными животными: ишаками, лошадьми, верблюдами ― даже к пустовавшей, что было само по себе невероятно, главной скамейке привязали двух ослов. Воздух напряженно вибрировал от их движения, бряцанья, храпа, а так же от гортанного говора спешившихся наездников. Над разномастным табуном, – в основном, тут были ишаки, всего два верблюда и несколько жеребцов – плыла вечерняя дымка, напитанная запахом табака, конюшни, кислого молока и сладкого кухонного чада. Костя решил, что видит сон про монголо-татарское иго. Неожиданно над спинами ослов мелькнули головы его друзей – они как всегда были в гуще событий.

Санька объяснил Косте, что это еще ерунда – вот, когда отец Карима умер и его хоронили, пришлось ставить во дворе юрту, потому что в комнатах все гости не поместились, а сегодня на поминки съехались одни близкие родственники. Карим обычно не принимал участия в их играх, поэтому Костя был едва знаком с ним.

Возле подъезда старого, не «косого», дома, где жила семья Карима, собралась толпа мужчин. Старики были в меховых шапках и жупанах, подпоясанных платками, молодежь – в пиджаках. Тут же на земле лежал связанный серый баран. Вокруг, визжа, бегали сестры и братья Карима – Костя и не подозревал, что у него их так много. Сам Карим, обычно тихий и незаметный, покрикивал на мелюзгу, задирал взрослых, вырывался с громким смехом, когда те ловили его, убегал и снова возвращался – важно прохаживался среди мужчин, заложив руки за спину. Его чумазая сестренка, с тугим эпикантусом и щеками, была занята тем, что настойчиво тыкала пальцем в глаз барана. Подол ее пестрого платья купался в пыли, поверх была надета бархатная жилетка, под низ – штопанные шаровары. Девочку несколько раз прогоняли от барана, но она опять садилась на корточки возле его головы. Сначала она только трогала напряженно-бессмысленный, окруженный желтой радужкой зрачок, баран при этом закатывал глаза и дергался. (Костя с замиранием следил за ней, боясь, как бы она не выколола похожий на человеческий глаз). Вдруг она, поджав ожесточенно губы, надавила пальцем на глаз ― баран дико заорал и взбрыкнул. Девочка отлетела, села на землю, прошло секунды три прежде, чем она заревела. Аксакал в треухе что-то гневно крикнул и ткнул в ее сторону тростью. Подбежала старшая сестра, рванула девочку за руку ― она описала дугу в воздухе, ― отшлепала наотмашь – та залилась еще пуще, – и увела в дом. Баран продолжал истошно блеять и брыкаться, тогда другой аксакал, помоложе, пнул его носком мягкого сапога несколько раз под ребра. В баране что-то екнуло, он перестал блеять и лишь хрипел и водил боками. Мальчики отошли на всякий случай подальше.