Александр Никонов - Я иду к тебе, сынок!

– Все же мы люди: хоть русские, хоть татары, хоть чеченцы. Не боится только камень, – отозвалась Маша.

7

В Моздоке столпотворение было ещё больше, чем в Прохладном. Кроме военных, которые оккупировали все подъездные и запасные пути, улицы и окраины, на вокзале роился человеческий рой: кричащий, требующий, суетливый, нервный, растерянный, плачущий. В этой толкотной толпе и распрощались Маша с Виктором. Виктора встречал какой-то военный. Спутник пожал Маше руку:

– Ну, всего вам доброго, Маша. Хорошая вы женщина, берегите себя. – А потом ещё раз напомнил: – Если что, найдите меня, координаты знаете. Недели две-три я буду находиться здесь. Ну, ещё раз всего доброго.

– Спасибо, Виктор, – Маша почувствовала, как её голос предательски дрогнул. Она никак не ожидала, что эта короткая поездка и мимолетное знакомство так привяжет её к этому человеку. – Спасибо за все. До свидания.

– Да, – Виктор остановился. – Может, вас подвезти куда.

– Нет, спасибо, я доберусь сама, – ответила она, хотя и сама ещё не знала, куда и на чём добираться.

Виктор отвернулся и поднял в прощальном приветствии руку. Она проводила его взглядом, почему-то уже жалея, что не расспросила его обо всем, ведь она совершенно не знала, куда, как и на чем добираться. Да она, откровенно, ещё и не решила, что же предпринять дальше. Первое, что напрашивалось само собой, это устроиться в какую-нибудь гостиницу или снять недорогое жилье. Но Маша не знала, с чего начать даже эти поиски. Поэтому она долго стояла на перроне, на холодном ветру и растерянно оглядывалась по сторонам.

После того как очередной, битком набитый поезд отчалил от станции, перрон почти опустел. Видно, нечасто здесь ходили поезда. Да и куда им ходить, если дорога через Грозный была перерезана кровью, смертью, ужасами и страданиями, своёй и чужой болью, кем-то искусственно взрощенной ненавистью.

Среди торговок дорожной снедью, нескольких групп военных и заскучавших носильщиков, подрабатывающих на вокзале, Маша увидела у решетки сквера озирающуюся по сторонам женщину. По первому же взгляду Маша поняла, что она не местная. Одетая в теплое, но старое драповое пальто, в валенки с калошами, укутанная серым полушалком, она скореё напоминала колхозницу из средней полосы России. У ног её лежали два больших узла, связанных широкими ремнями и перевязанных друг с другом.

Получилось так, что они одновременно взглянули друг на друга и долго смотрели глаза в глаза, словно искали взаимной поддержки. Но ни одна из них не решалась сделать шаг навстречу. Так часто в жизни бывает, когда среди огромной людской толпы только двое сталкиваются взглядами и тут же ощущают родство своих душ, и их словно пронзает одной стрелой и связывает навсегда.

То же самое почувствовала и Маша, когда все же решилась подойти к этой совершенно незнакомой женщине. Пока она подхватывала своё добро и шла, женщина, не отрываясь, смотрела на неё своими серыми немигающими глазами, положив руки в варежках на грудь и неловко перетаптываясь на одном месте. Маша подошла, поставила свои вещи рядом с её узлами и несмело спросила:

– Здравствуйте. Вы, наверно, тоже здесь впервые?

Женщина улыбнулась, двумя руками ослабила шаль под подбородком и певуче протянула:

– Что, так броско? Доброго и вам здоровья. Так и вы нездешняя. То-то я смотрю, что вы тоже в топтанку играетесь, не знаете какой ножкой куда ступить. – Она взмахнула руками. – Вот, приехала, сама не знаю куда. Лихой меня дернул сюда приехать, батюшки мои светы. Стою вот и не знаю чего делать, ровно калмынка от стада свово отбилась. А вы чего же ищите, али ждете кого?

– Да вот нужда привела, она, как известно, ведренной погоды не ждет. За сыном приехала, воюет он тут где-то, – ответила Маша.

– О-ё-ёй, батюшки светы, так и я за своим Гришанькой сюда всполохнулась. Написали мне его друзьяки, ну друзья, значит, – для чего-то решила пояснить женщина, – что в ноги его поранили. Лежит он таперь, сердешный, в госпитале. А где энтот госпиталь искать, я и знать не знаю. Тут вон сколько всяких войск накучено, что сразу-то и не разберешься.

– Видно, судьба нам вместе быть. – Улыбнулась Маша. – Звать-то вас как?

– Да Евдокией Семеновной в деревне кличут, я там в сельсовете работаю. Ну, это по старому – в сельсовете, а сейчас в администрации. Тьфу ты, навыдумывали разных слов, язык сломать можно! Я там по бухгалтерской части. Да, а вас-то как кличут? Маша? Машенька, значит. У меня племянница есть, её тоже Марусей зовут. Ну, а вы меня тогдась просто Дусей зовите. Ой, глядите-ка, глядите-ка, вертолеты куда-то полетели! – закричала Дуся, запрокинув голову и приставив козырьком ладони к глазам. Женщины долго провожали глазами две толстобрюхие «вертушки», пока они не скрылись за горбом возвышенности. Дуся смущенно покачала головой.