На самом деле в то время у него большего противника, чем собственный народ, не было, и он не мог понять, как это так получилось. В любви же нуждался, и нуждался очень остро, большое начальство его ценило, сажало в президиумы, в пример приводило, разрешало фотографироваться рядом с собой, но все это было не то или не совсем то.
Главное понял незадолго, буквально лет за шесть-семь, до попадания в дурацкую барокамеру, когда из уст одного телевизионного деятеля услышал откровения по поводу того, что снятие с себя всевозможных обязательств перед людьми, местом, где родился, родителями и даже собственными детьми делает человека свободным, возводит его над толпой. В том деятеле он тут же узрел нужного себе человека, но и в словах его нашел значительно больше смысла, чем тот в них вкладывал. Он понял: чтобы быть над людьми, властвовать по-настоящему, надо освободиться от оболочки, которая делает тебя обычным человеком. И обнаружил к своей догадке множество подсказок чуть ли не во всем, что его окружало. В дальнейшем эти подсказки находил, вспоминая когда-то услышанные или прочитанные сказки и мифы. Не зря же столько внимания в человеческой истории уделяется всевозможным темным силам. Да, как правило, они преподносятся как нечто негативное, нехорошее, иногда и вовсе как абсолютное зло, но это, скорее всего, для толпы, массы, для управляемых. А для таких, как он, тут явно заложен иной смысл. Сбросив с себя – внутри себя, конечно, – путы всевозможных условностей вроде добропорядочности, оставив потребление тех же чести и совести толпе, более того, сделав эти понятия главенствующими для нее, да и для тех, кто возомнил себя патриотом, интеллигентом, оппозиционером или кем-то там еще, можно получить качественно другую силу, качественно другое превосходство.
В последние годы он так и действовал. Негласно, безо всяких приказов-указов и особых распоряжений добился того, что все радиоприемники, телевизоры, газеты, журналы, книги, храмы, учебные заведения, даже нелегальные игорные и публичные дома призывали людей к честности и совестливости, порядочности и патриотизму. Организовал такую рекламную кампанию этим понятиям, что имей он характер послабее, и сам бы в них поверил. Власть призывала людей быть правдивыми, служить истине, бороться с коррупцией и несправедливостью. Но как только кто-нибудь, приняв все за чистую монету, начинал или пытался начать делать что-то серьезное, то тут же становился объектом разработок спецслужб. На этого человека быстро собирался компромат – а по старой своей работе он был уверен, что компромат можно собрать на кого угодно, даже на ангелов божьих. Если же возникали какие-нибудь трудности – ну не делал человек в жизни ничего плохого – то компромат просто придумывали. Не делал и не делал, в конце концов такого субъекта можно обвинить в ничегонеделании, например. Далее механизм был отлажен им самим лично до мельчайших подробностей. Человек объявлялся в зависимости от ситуации коррупционером, клеветником, плохим семьянином, развратником во всех возможных разновидностях. Кем угодно, лишь бы заткнулся окончательно. Вообще-то он никогда не останавливался ни перед чем, что внутри себя называл условностями. Хотя и к своей гениальной, на его взгляд, догадке пришел будучи более чем взрослым, действовал соответствующе в той или иной мере достаточно давно. Когда баллотировался на пост Главного на Острове, рассказывал на предвыборных встречах с избирателями о своей бедности несмотря на высокие государственные посты, которые прошел, намекал на свое бескорыстие, говорил о том, что у него нет своей квартиры и вынужден жить у сестры, что уже сколько лет ходит в одном и том же костюме, хотя располагал семью квартирами и тремя домами и ходил исключительно в одежде, сшитой известными кутюрье, при этом тут же упрекая своего конкурента в том, что тот к своим преклонным годам так и не смог обзавестись собственным жильем.
Глаза он не открывал и не пытался. Даже не знал, сумеет ли открыть, если захочет, никаких физических сил не ощущал, но и необходимости в этом не чувствовал, казалось, что взял своеобразный отпуск от всех земных дел и, находясь в этой малопонятной сигарообразной коробочке, называемой барокамерой, витает над собственной судьбой, да и над судьбами всего человечества, оценивающе оглядывая земной шар, собирает фактуру для будущих весьма и весьма важных решений. Полагал, что все те, кто остался там, в жизни обычной, его отсутствие так и воспринимают. И если бы знал, что ушлые журналисты уже раз двадцать пять его хоронили, придумали его завещание и даже несколько вариантов опубликовали, разбил бы к чертям всю эту аппаратуру, одним телефонным звонком всех расставил по местам, заткнул бы всем рты. Правда, пока еще никто не осмеливался открыто предрекать, кто займет его должность, но всевозможные слухи все же ходили. То один, то другой из его приближенных объявлялся преемником, но каждый, о ком пытались заговорить как о возможном наследнике демократического трона, шарахался от подобных предположений как черт от ладана.
Читать дальше