Исмаил Гасанбейли: Несостоявшаяся смерть

В подобных мыслях утверждала его вся предыдущая жизнь; весь его опыт свидетельствовал о том, что все, о чем болтают писатели, поэты, ученые, всякая оторванная от жизни, ни фига ни в чем не мыслящая пафосная шваль, – чушь собачья и гроша ломанного не стоит, народ – пластилин, из которого можно лепить все, что угодно – хоть дерьмо лепи, возражать не будет, если все хорошенько продумать. И когда один из молодых министров, к которому он как-то совершенно случайно по пути в один из дальних регионов заезжал для отправления малой нужды и задержался на обед, увидев, в какой роскоши «гноит» свою драгоценную жизнь этот слуга народа, на следующий день попросился к нему и, с собачьей преданностью глядя в глаза, сказал, мол, не поверите, но супруга видела во сне, как вы пришли к нам в гости один, без свиты, и даже остались ночевать, он, вспомнив красавицу-жену министра, на которую вроде бы бросил быстрый, ничего не подразумевающий взгляд человека, мысли которого заняты совершенно другими делами, сказал в расчете на то, что министр взорвется в гневе: ты тоже не поверишь, и я тоже видел сон, что твоя жена пришла ко мне в кабинет одна и осталась ночевать. Сказал, чувствуя, как его внутренности сжимает страх, знакомый с того времени, когда встретил в горах своих родственников, но министр, расплывшись в улыбке, самой мерзкой из всех увиденных им к тому времени улыбок, воскликнул: «Да она уже здесь!» Министра он выгнал вместе с женой, даже чуть было в тюрьму не посадил, но опомнился, подумав, что такие люди – лучший материал, чтобы лепить, а случай воспринял как урок.

А что, если народ будет состоять из таких людей, тем более, народ больше болтает, чем делает, все у него – честь и совесть, а на самом деле понятия не имеет, что такое честь, а что – совесть, пусть выпустит кто-нибудь из этих честных и совестливых свою жену или дочь после восьми вечера на улицу, пусть оставит кто-то из них кошелек с деньгами на каком-нибудь прилавке, да даже у входа в храм, посмотрим, что тогда будет, а кого боитесь, кругом же все такие честные и совестливые, все же ваши сородичи, односельчане, сограждане, земляки, родственники, кого боитесь, если себя боитесь, то так и скажите, что чушь все это: и честь, и совесть. Этот министр хоть признается, хоть понимает, что и честь, и совесть – всего лишь товар, можешь продавать, покупать, использовать. Зачем этот пафос, а если себя успокаиваете, то так и скажите.

И если один может отказаться от чего-то, то это может сделать всякий, – размышляя таким образом и имея в виду молодого министра, он все больше убеждался, что чувства, подобные чести и совести, делают человека несгибаемым, как своего рода каркас, стержень, и если его лишить этих чувств, то он станет более податливым материалом. Его мучил лишь вопрос, как это сделать – не будешь же по одному ломать миллионы людей, жизни не хватит. И тогда он начал вселенскую борьбу с коррупцией, борьбу, на которой крупными буквами на всех языках и алфавитах всех времен и народов было начертано, выбито, вдолблено, выжжено, выскоблено слово «борьба», чтобы все знали, чтобы раз и навсегда, И никого не щадил, всех стриг подчистую до седьмого колена. Расписывал во всех газетах, показывал по всем телевизорам и клеймил позором тех, кто выносил из мясокомбината кусок колбасы, чтобы не сдохнуть с голоду, и тех, кто переоформил на себя ювелирную фабрику, и тех, кто добываемую государством нефть качал в собственные карманы, и даже не испугался тех, кто присвоил национальную безопасность, включая экологическую, экономическую и продовольственную.

И в один прекрасный день не осталось в поле его зрения ни одного коррупционера. Все как один были повержены, посажены в тюрьмы, уничтожены, но цель оказалась пустой, хоть его и наградили кучей всяких медалей и орденов, почетных грамот, знамен, сделали лауреатом массы всевозможных премий, о нем сняли фильмы, поставили спектакли, но тот, кто должен был оценить это действо, то есть пресловутый народ, так и не оценил, не понял, не осознал… Все оказалось бессмысленным, весь громадный труд насмарку, не вышло, ничего не сделаешь, не получается из этого народа трамплин. О неблагодарности людей он догадывался давно, еще когда провел по всему Острову воду, чуть ли не в каждый дом, каждый двор, потратил столько сил, энергии, одарил водой всех, кто, может быть, никогда на это не надеялся, а когда приехал к ним в надежде услышать в свой адрес хоть одно-единственное доброе слово, тем более заслуживал, еще как заслуживал, то ему сказали, мол, спасибо за воду, конечно, век ее ждем, у всех соседей уже давно из всех кранов горячая вода течет, у нас наконец хоть холодная появилась, спасибо большое, ничего, что лично вам на это понадобилось семнадцать лет, все равно благодарны, но скажите, когда же к нашим домам проведут канализацию, а то раньше мы топтались в твердых нечистотах, а теперь, когда есть вода, барахтаемся в жидких.