Петр Абатин: Когда везде слышен смех

Света печально покачала головой и прошла вдоль по улочке, уходящей вверх, потом спускающейся вниз. Здесь, вдали от туристических маршрутов было тихо и безмятежно. В это время дня все городские окна были закрыты и многие местные отдыхали, предаваясь сиесте.

Она вспомнила что-то из своего школьного детства. В ее классе тоже был мальчик, которого все обижали. За худобу обзывали дистрофиком и часто после уроков не били, но скорее травили, вот так же, окружив толпой. Этот взгляд, да. Тот же самый отрешенный пустой, без обиды и ненависти, только с немым вопросом – «зачем?». Что стало с тем мальчишкой она не знала, да и имени его уже не помнила. Но его взгляд она зафиксировала в памяти навсегда. И сейчас, в глазах этого греческого паренька она различила то же, что видела когда-то давно, будучи в числе тех, кто окружал толпой и травил. Ей стало грустно.

Все в жизни возвращается. Она вспомнила и свои переживания и призывы друзей, зовущих пойти с ними. Потом вечерние угрызения совести перед сном. Как бы она хотела вернуть все назад. Не участвовать в том фарсе, а повернуть все в иное русло. Помочь тому мальчику, оттолкнуть обидчиков от него и показать ему – что он в этой жизни не один. Что есть те, кто может проявить доброту и помочь ему. Ведь жизнь наверняка еще не раз явит ему свое истинное лицо, мрачное и холодное, в маске трагедии. Но она не могла поставить себя рядом с ним. Никак. Иначе ее собственная судьба сплелась бы с его воедино, делая ее саму такой же жертвой жестокости большинства.

Света спустилась вниз по улице и оказалась на утесе, усаженном домами, отелями, и церквями. Этот вид создавал ощущение лицезрения какой-то затейливой инсталляции, но никак не живого города. Белые стены, синие крыши и купола нависали над кальдерой Санторини. Над глубокой темно-синей воронкой, оставшейся от некогда величественного вулкана Стронгили, взорвавшегося более трех тысяч лет назад.

Город Фира славился своими потрясающими воображение видами, спуском на мулах прямо к пристани и скоростным фуникулером. Неожиданно для себя Света оказалась среди туристических групп и в общем потоке дошла до извилистой серпантинной дорожки, напоминающей лестницу, уходящей вниз и усыпанной подсохшими на солнце навозными кучками.

«Оно».

Вскоре показались и мулы. Небольшое стадо вышло откуда-то со смежной улочки, подгоняемое невысоким стариком с роскошными седыми усами.

– Donkey, madam! 7 7 Осел, мадам! – крикнул ей старик и широко улыбнулся. Вместе с тем, количество вакантных мулов быстро уменьшалось. Группа англоговорящих туристов резво рассаживалась по седлам.

– Какие же это «данки»? – ухмыльнулась Света. Но слова «мул» по-английски она не знала. – Окей, «данки», так «данки».

– How much? 8 8 Сколько стоит? – спросила она, подойдя к старику.

– Five euro. 9 9 Пять евро.

– Окей, – улыбнулась она и достала купюру. Старик схватил ее и быстро исчез.

«Куда это он? Решил убежать с деньгами?»

Легкое волнение на миг затуманило разум, но старик вскоре появился с вычищенным и холеным животным, широко улыбаясь и глядя прямо в глаза.

– It’s for you. Good! 10 10 Это для вас. Хороший! – улыбаясь, сказал он и помог ей забраться в седло. Затем взял мула под уздцы и пошел по тропинке вниз, размахивая кнутиком. Остальные животные с восседающими на них то ли англичанами, то ли американцами также двинулись в путь. Старик что-то напевал и радостно улыбался, поглядывая по сторонам, не забывая подгонять всех, кто задумался на поворотах. Несмотря на проступающий через рубашку пот и солидный возраст, было видно, что работа радовала его. Он казался счастливым. Так мог бы выглядеть человек, знающий, что делает именно свое дело. Света порадовалась своим мыслям.

Под крики и смех англичан, под песню погонщика, Света благополучно добралась верхом до конца и, улыбаясь, поблагодарила старика. Ощущение спуска на постоянно поскальзывающемся животном, идущем мерно и поступательно, оказалось просто потрясающим. Это была самая настоящая романтика, доступная всем тем, кто просто ее пожелает.

Света остановилась только возле причала, любуясь двухмачтовым парусником. На палубе суетились два матроса, натягивая канаты.

Она поняла, что совсем уже не злится на Машку. Что готова принять ее такой, какая она есть. Ведь она понимала – несмотря на всю показную уверенность в себе, на так называемую стервозность – Маша такой же запутавшийся человек, как и она сама. Как и все остальные вокруг. Такая же жертва современности, желающая познать то, что в принципе совершенно не нужно в жизни.