Иван Державин: Звезды, которые мы гасим. Эхо любви

К свадьбе с Вилькой обстановку поменял, – сказал Васька и подал Андрею кипу писем.

В одном из конвертов Андрей нащупал фотографии и вынул их. На всех была Вилька, одетая и полуголая, кое-где в обнимку с Васькой, трезвым и счастливым до соплей. Открыв первое попавшееся письмо, Андрей прочитал: «Здравствуй, любимый Васенька, солнышко мое ненаглядное, радость моя единственная, любовь моя вечная». Дальше читать он не стал и поинтересовался, почему расстроилась их свадьба. Васька сбегал к соседям за бутылкой самогона и после того, как они, не закусывая, выпили по стакану, ответил:

– Вот и у меня была такая же морда и даже хуже, когда я узнал, что она путается с Гришкой Керосином. – Васька весело засмеялся. – Ага, вот теперь у тебя точно такая.

Другой она не могла быть, потому что представить Вильку с ее ангельской внешностью рядом и тем более под Гришкой было противоестественно. Керосинщика Гришку знали в городе все, как раньше в деревне знали юродивых. Он был метра под два, неимоверно худой и с вогнутой спиной, над которой свисала голова, как у нормальных людей она свисает над грудью. Она, голова, была окружена полуметрового диаметра ореолом из кучерявых волос, заканчивавшихся лохматыми, как у Пушкина, до подбородка бакенбардами. Лицо его было изрыто крупными оспинными вмятинами, и на нем горели глаза с черно-красными белками. Одежду Гришка носил всех цветов радуги с преобладанием красного. В конце века на него и не взглянули бы, но в шестидесятые годы он был огородным пугалом, и Андрею почему-то казался грязным, скорее всего от того, что за версту от него несло «Шипром», смешанным с керосином.

Но возмутила Андрея больше даже не связь Вильки с Васькой и Гришкой (любовь, как говорится, зла, полюбишь и козла), а то, что она нагло лгала ему, строя из себя девочку. Естественно, такая жена была не для него, особенно после Гришки.

А Васька, разбавляя самогон слезами, стекавшими в рот по небритой щеке, рассказывал свою горькую историю любви с Вилькой, почти копию Андреевой любви к ней: и как без памяти влюбился в нее, шестнадцатилетнюю, даже в сладком сне не помышляя о взаимности, и как, познакомившись с ней с помощью ее отца, год боялся прикоснуться к ней, как к хрустальной вазе, пока накануне свадьбы, вернувшись из командировки, не узнал, что она давно путается с Гришкой.

– Знаешь, что я, Андрюха, сделал? Я ей ничего не сказал и год драил, как последнюю сучку. Поделись, что она тебе набрехала, почему не целка? – Андрей рассказал. – А мне плакалась, что ее в четырнадцать лет изнасиловал взвод стройбатовцев.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Другому я бы и под пыткой не рассказал, а ты свой в доску. Не хочу, чтобы она и тебе испортила жизнь, как мне. Не веришь? Пойдем в керосиновую лавку. Она сейчас там у него.

Андрей ему поверил и в лавку не пошел. Он поинтересовался, что это за парни, дежурившие у ее подъезда.

– Ее обожатели. Каждый из них влюблен в нее без памяти и отдаст за нее жизнь, не задумываясь. У нее неземное притяжение к себе.

Она прибежала к нему на следующий вечер по-прежнему ангельски чистая и с такой любовью и нежностью кинулась его обнимать и целовать, что он не успел открыть рта насчет Васьки, как оказался в постели. Вот уж к кому шло определение «железная». Хоть бы раз пошевельнулась во время акта или вздохнула, отчего он все время находился под впечатлением ее неудовлетворенности и его мужской слабости и работал, как вол. К утру счет количества часов и палок перевалил за дюжину, а она как будто только что легла. До разговора ли ему было?

И все же он решился на него при прощании. Но она его опередила.

– У меня для тебя, любимый, есть приятная новость. Я уверена, что ты будешь счастлив, узнав о ней.

– А у меня для тебя есть не очень приятная, – сказал он. – Я вчера был у Васьки. Он мне все рассказал. И про Гришку тоже.

На миг она растерялась, затем усмехнулась язвительно.

– И ты поверил этому пьянчуге?

– Да, поверил.

– Минуту она изучала его лицо, только что не говоря: «И с этим дураком я связалась». Но сказала другое:

– Ну что ж, в таком случае никакой новости для тебя не будет. Как-нибудь проживем без тебя. А ты продолжай слушать своего Ваську.

И ушла с гордо поднятой головой, заставив его почувствовать себя дураком.

Конец двадцатого века

1. Самое интересное, что в отношении Вильки у него до сих пор остались сомнения. Он, конечно, догадался, что она имела в виду под словами «как-нибудь проживем без тебя», но при мысли о Гришке у него тогда все воротило внутри.