Иван Державин: Звезды, которые мы гасим. Эхо любви

Больше они не виделись, и он о ней почти не вспоминал, лишь иногда, встречая похожую на нее. Но таких красивых было мало. А сейчас он вспомнил о ней в связи с той не сказанной ею новостью, хотя по-прежнему тут же возник и Гришка, внеся сомнение. Но женщин ведь никогда не поймешь. Такая, как Вилька, могла и родить от него. Не от Васьки же и тем более от Гришки. Она говорила ему, что хочет это.

Он решил съездить в Летный попытаться разузнать о дальнейшей судьбе Вильки, теперь уже Виолетты Кузьминичны, а заодно наведать сестру.

Веронике он сказал, что надумал съездить к сестре, посетить могилы, повидать школьных друзей. Она со свойственным ей черным юмором спросила с усмешкой:

Попрощаться перед смертью?

Возможно, – ответил он.

Он и в самом деле прежде заехал на кладбище, где лежали дедушка с бабушкой и мать. На похороны матери он приехать не смог, так как узнал о них позже, и все время чувствовал вину перед ней. Вот и сейчас он попросил у нее прощение и чуть не добавил, что скоро встретится с ней.

Сестра Лена, как всегда, была рада его приезду и не знала, куда усадить. Она была старше его на три года и по-прежнему жалела его, как маленького. У нее было двое внуков, и ее жалость удваивалась из-за его бездетности. В основном из-за этого Вероника ей не нравилась, но об этом она никогда не говорила.

Как и мать, Лена не любила, когда он приезжал на машине, отказываясь пить, но в этот раз он остался на ночь. Ей очень нравилось вести с ним беседы о жизни, так как она с детства считала его умным. К его жизни за границей она относилась скептически, считая ее потерянным временем.

– Какой интерес жить среди чужих людей? – спрашивала она. – О чем с ними говорить?

Что правда, то правда. Он до сих пор не мог привыкнуть, слыша в толпе русскую речь. Там иногда он тоже слышал ее. Но в основном это были эмигрировавшие из СССР и России евреи, с которыми он не находил общего языка. Они ругали его родину, а он всегда защищал ее с пеной у рта. Больше всего его возмущало, что между собой они только и говорили о том, как им хорошо жилось в Союзе. Один хвалился тем, что был директором ресторана, другой – техцентра, третий заведовал продуктовой базой, и все-то у них было там вдоволь. А по телевизору и в газетах плакались, как их там безжалостно притесняли. Одним словом, сволочи.

– Андрей, скажи честно, ты бы смог там остаться навсегда? – часто спрашивала его Лена.

Это вопрос ему там задавали практически все, особенно в Штатах, вернее не задавали, а утверждали: «Ты, конечно, туда больше не вернешься». Его ответ повергал их в шок:

– Здесь я даже в могиле не смог бы лежать.

– Тебе здесь не нравится? – чуть не кричали они.

– Конечно, – отвечал он, делая специально паузу, – нет.

Он нисколько не кривил душой и был искренним. К государству, объявившему его страну империей зла и где даже слово «русский» («руски», а не «рашен») считалось матерным, он органически не мог относиться хорошо, и Россия там казалась ему еще прекраснее.

А его, в свою очередь, интересовало мнение Лены о сегодняшней жизни в России. Она, проработавшая всю жизнь на заводе и только что ушедшая на пенсию, как никто другой знала это. Она сказала фразу, показавшуюся ему верной: «Раньше мы почти все были небогатые, а сейчас почти все стали бедными».

2. В маленьких городах есть хорошая особенность. Там легко найти нужных людей по телефонным справочникам. У Лены они были все, которые выпускались в городе. Он начал со старого и сразу нашел Вилькин телефон, но с шестьдесят восьмого года в справочниках его уже не было. Зато были телефоны девятерых Плотниковых. Хозяина по имени Василий среди них не оказалось, но был Николай, его брат. Была суббота, и Колька оказался дома. Он был явно пьян, но Ларшина вспомнил как вратаря городской команды и назвал свой адрес. Через полчаса Ларшин входил в его квартиру с бутылкой в пакете.

Колька, постаревший и уменьшившийся в росте, но сохранивший черты конопатого лица, рассказал, что Васька спился окончательно и замерз зимой в шестьдесят девятом. А о Вильке рассказала Колькина жена Вера, тоже присевшая за стол. От нее Ларшин узнал, что Вилька действительно ходила одно время с животом, когда именно, Вера не помнила, лишь сказала, что еще в молодости, но был выкидыш. Вера поинтересовалась тогда у Вильки, не от Васьки ли живот, на что та ответила, что она не дура, чтобы заиметь ребенка от пьянчуги. Васька к ней несколько раз подваливал, но она не хотела его видеть. Через год или два после выкидыша она вышла замуж за офицера и уехала с ним куда-то на Восток. А вскоре из города уехал и отец с семьей.