Николай Максиков - Не ворошите старую грибницу. роман

Геннадий Иванович оказался способным к поварскому делу. Караси, зажаренные в деревенской сметане с лучком да укропчиком, выглядели так аппетитно, что мы с Верещагиным переглянувшись и рефлекторно сглотнув слюну, весело рассмеялись. Караси и впрямь были сказочно вкусны! За едой разговоры потекли уже с юморком, который добавлял Геннадий Иванович, рассказывая про свои ребячьи шалости и про то, как Витька Верещагин всегда приходил на выручку младшему шкодливому братишке.

Незаметно завечерело. Горластые петухи обозначили свои насесты, многократно прокукарекав со всех концов села о том, что пришла пора ночёвки. Засветились в небе большие и маленькие звёздочки, и далеко за околицей, над самым горизонтом выпятила свой сияющий бок Луна. От Иловли по следам выпавшей росы пополз к тёплым хлевам лёгкий туман, и было слышно, как заблеяли неподалёку чьи-то овцы, словно отказывая этому не прошенному продрогшему гостю в приюте. Изредка незлобиво лаяли по селу собаки, будто сговариваясь взять под ночную охрану потемневшие улицы и переулки. Ещё можно было различить рычание трактора и приглушённые голоса запоздалых тружеников. Вот, белея в темноте, пропорхнули к клубу девчачьи платьица, и чуть поодаль послышался громкий хохот парней. Ватага, прикуривая на ходу, двинулась вслед за девчатами, и опять всё смолкло, погрузившись в настороженную звонкую тишину.

Геннадий Иванович, разомлев, прикорнул на диванчике. Его негромкое посапывание доносилось атмосферой такого спокойствия и умиротворённости, что наша с Верищагиным беседа доверительно и обстоятельно перетекла глубоко за полночь. Мы пили из больших бокалов крепкий чай, настоянный на травах, и говорили, говорили… Такого душистого чая я никогда не пробовал раньше. Угадывался приятный вкус чабреца, лёгкий холодок мяты, терпковатый запах вишнёвых и смородиновых листьев. Удивительно, но этим волшебным настоем было невозможно напиться всласть, и вслед за опорожнённым бокалом рука невольно тянулась к чайнику ещё и ещё. Я не всё досконально понимал из того, что говорил Верищагин. Трудно было разобраться с теорией инфракрасных волн, оперируя которой Виктор Григорьевич создал системы слежения за глубоководными атомными подводными лодками и быстрокрылыми самолётами-невидимками. Произносились фамилии академиков М.В.Келдыша, А.П.Александрова, А. М. Прохорова, с которыми доводилось общаться физику. В сознании всплывали пласты разработок такого значения и такой важности, что невольно к горлу подступал комок спрессованного чувства гордости и ощущения собственной причастности к чему-то чрезвычайно великому и незаслуженно забываемому теперь. Иногда я что-то переспрашивал, уточнял, записывал в блокнот, а Верищагин терпеливо разъяснял и всем своим видом не выдавал своего могучего превосходства над моими познаниями в этих специфических областях естествознания. Приходилось много раз касаться и семейной темы. Особенно трепетно рассказывал он о своём отце.

Глядя в черноту оконного стекла, я невольно представил себе всю картину тех далёких дней, за пеленой которых всё и начиналось в судьбе учёного. Может, приснилось мне всё это ненароком? Нет, перечитываю блокнотные записи и убеждаюсь, что всё сложено правильно, всё так и было.

– Катерина! Ты вечером в клуб пойдёшь? – крикнула зеленоглазая Любка, перевесившись через плетнёвую изгородь.

– Даже не знаю, Любаша. Так намаялась сегодня. Видишь, сколько сена свезли сегодня?

– Катя, брось жалиться! Какие наши годы! Что ты как старуха охаешь? А я слышала, к нам в колхоз на уборку овощей солдат прислали из Камышина!

– Ну и что? Подумаешь, солдаты. А то у нас своих парней мало!

– Это не про Мишку ли Богомазова ты говоришь сейчас? Да по нём тюрьма плачет! Да и лодырь он порядочный! Неужели он тебе и впрямь нравится?

– Ничего и не нравится, – черноглазая Катюшка неделанно обиделась. А то, что он мне прохода не даёт, так я тут при чём? Я ему повода не давала.

– Ну, тогда тем более пойдём! Интересно же будет!

– Ну, не знаю, Любань. Вот если ты мне на вечер своё платье в горошек дашь, то пойду! А я тебе свой пояс с перламутровой пряжкой одолжу.

– Ну, конечно, дам! Давай, иди, мойся, приводи себя в порядок, я за тобой зайду в семь! – и быстроногая Любка весело засеменила к своему дому.