Мария Фомальгаут - Шляпа что-то замышляпа

Ничего не осталось в памяти, крутится что-то из сочинения, старого, как мир.

Сто седьмой смотрит перед собой. Смотрит на стальной шар, вышедший из глубин пространства, смотрит на что-то мягкое, влажное, горячее в глубине шара.

Приглядывается.

Понимает – можно приплюсовать.

Я хачю быть касманафтам патаму шта я хачю знать што за краим всиленай. А мама гаварит што это глупасти и я должен лучче учицца…

Димка догладывает берцовую кость. Если её разломать, можно достать мозг. Только это силы нужны, разломать.

А сил нет.

Говорят, Антон болел чем-то, так что дело дрянь кости его глодать.

Да все равно уже.

Димка смотрит на то, что впереди.

Прикидывает.

Вроде сгодится.

Сто седьмой выпускает плюсы.

Приплюсовывать будет.

Димка впивается зубами в полужидкую субстанцию, не поддается, с-сука, нож бы взять, вспомнить бы еще, где это нож посеял…

Сто седьмой не понимает.

Так его еще не минусовали.

Тело прошивает жгучая боль, хочется бросить все, затаиться…

Не таиться.

Не бросать.

Димка нащупывает нож, вонзает в месиво.

В последнем проблеске сознания сто седьмой отнимает чужого от нуля…

Я давно искал тебя, мой враг.

Я искал тебя с того самого момента, как ты ворвался в дом моих родителей, ты заколол моего отца в жестокой схватке, а моя мать сама заколола себя кинжалом, чтобы ты не овладел ею, мой враг.

Я в это время прятался в подполе, куда меня отправила мать, строго-настрого наказав сидеть смирно. Ты не нашел меня, мой враг – потому что ты не искал меня, ты вообще не знал, что я здесь, в доме.

А вот я искал тебя, мой враг.

Искал всю жизнь.

Когда это было? В каких мирах? В каких измерениях? Я не знаю. Я тогда был слишком мал, чтобы что-то понимать. Прошло много перерождений, прежде чем я научился контролировать свои инкарнации, прежде чем бесчисленные измерения и миры сложились для меня в стройную картину. До этого я века и века скитался по мирам, в каждом мире искал тебя, мой враг. Иногда я находил какие-то следы твоего присутствия – настолько давние, что и речи быть не могло о том, чтобы пересечься и встретиться с тобой, мой враг. Например, в одном из миров я увидел твое лицо, изваянное на стене древнего храма.

Я не знаю, почему ты убил моего отца, мой враг – да ты и сам, наверное, уже не знаешь. Ты все забыл, мой враг, у тебя уже другая жизнь, вернее, мириады и мириады жизней.

Но я ничего не забыл.

Я все помню, мой враг.

Прошли мириады лет, прежде чем старый шаман, последний выживший из некогда великого племени, научил меня управлять перерождением моего тела. И прошли еще мириады веков, прежде чем умирающий отшельник на вершине мира показал мне, как можно искать твой остывающий след, мой враг.

Я искал тебя. Ты оказался хитер и лукав, ты сразу почуял, что кто-то идет за тобой. Ты ловко исчезал из мира за считанные часы до того, как я настигал тебя. Даже когда я убивал твою бренную оболочку, ты успевал ускользнуть, мой враг.

А убить тебя было непросто, очень непросто. В каждом мире ты добивался высоких постов, ты был всеобщим любимцем, ничего в тебе не напоминало о том, что ты когда-то злодейски ворвался в дом моих родителей, убил моего отца и стал причиной смерти моей матери. Я помню, как ты ехал в открытой машине, тебя приветствовала восторженная толпа – а я затаился, я выслеживал тебя, я выпустил пулю в твое сердце.

Я убил тебя, мой враг.

Меня проклинали. Тебя восхваляли, мой враг.

Но я нашел тебя, мой враг.

И я нашел способ одолеть тебя, мой враг.

Я знаю, где ты сейчас, в каком теле, в каком времени, в каком измерении. Я знаю, что ты сейчас читаешь эти строки – страницу за страницей. Я предвидел это. И другое я предвидел, мой враг, мой дар заговаривать строки не подвел меня и на этот раз: как только твой взгляд коснется последней строки, ты умрешь, мой враг.

В половине первого ночи переключается энергоподача. Шумит.

Она каждый час переключается.

И каждый час шумит.

– Сколько бы еще написал… черт, сколько бы еще написал…

Би понимает – это хозяин про Родуэлла говорит. Больше не про кого. Родуэлла хозяин любит, ох, любит, и все книжки родуэлловские у хозяина есть, он их читает и перечитывает.

Так-то.

А Би читать не дает.

И тем паче перечитывать.

Ну да ничего, Би и так хорошо. Хозяин добрый попался, не колотит Би, и хлеба дает вволю, вот это хорошо, что хлеба вволю.

– Какой человек был… черт, какой человек…