Мария Фомальгаут - Шляпа что-то замышляпа

А по молодости бывало, что и тысяча. Строй, не хочу. И замки, и зверей разных, и фигурки всякие. Всем крылья выпускал, и в космос.

Это по молодости.

Теперь не то.

Как-то незаметно старость подобралась.

– Тим!

Это Том. Окликает Тима. Тим настораживается. С Томом, конечно, давно знаком, по соседним дорожкам вровень идут. Только мало ли что у Тома на уме, вот так вот отберет кубики у Тима, да и все.

А что.

Бывает так.

– Тим!

Тим оборачивается.

– Чего тебе?

– Тим… А ты… когда у тебя только десять кубиков останется, что делать будешь?

– В смысле?

– Ну… дальше поползешь, пока ползется, или в космос пустишь?

Тим задумывается.

– А не знаю. А ты?

– А тоже не знаю.

Тим не знает. А зря. Это по молодости еще так можно было – не знать. По молодости святое дело не знать. А когда за три года тебе перевалило, можно и подумать.

А вот не думается.

– Я думал, и не доживу, – говорит Тим.

– Я тоже думал, не доживу, – говорит Том.

– А Там сразу как десять кубиков увидел, так все их в космос распустил и не полз больше, – вспоминает Тим.

– А Тум до сих пор десять кубиков загрузит, и дальше ползет, – говорит Том.

– Зачем? – спрашивает Тим.

И Том соглашается:

– Зачем?

Ползут дальше. Тим ползет, на Тома злится, это надо же было, разбередил, растревожил, вот и думай теперь…

Другим проще. Другие про такое не думают.

Вообще.

Еще бы.

Другие-то запасливые, другие-то с младых ногтей кубики припасали, кубик за кубиком. И детей своих припасать учили. Как увидят, что зазевался кто, в небо пустил, сразу хлоп, хлоп, нахлопают, накажут – чтоб неповадно было.

Так-то.

Клеточки черные, клеточки белые. Клеточки черные, клеточки белые. Через каждые десять белых одна черная.

Тим ползет по клеточкам.

Раз.

Два.

Три.

Четыре.

Пять.

Шесть.

Семь.

Восемь.

Девять.

Десять.

Открывает одиннадцатую. Вытаскивает кубики. Один-два…

…одиннадцать.

Одиннадцатому кубику выпускает крылья, подбрасывает в небо.

Смотрит вслед.

Здесь даже цифр нет.

Про числа уже и не вспоминает никто, какие числа, числа далеко-далеко позади остались. Ну ничего, без чисел как-то попривыкли, без чисел как-то можно обойтись.

А вот без цифр совсем плохо. Вроде бы и знали, что тут, на краю мира, уже ни того, ни другого не останется. А все равно нестерпимо как-то.

Сто седьмой смотрит на цифры, прикрепленные к сердцевине обиталища. Они должны заменять настоящие цифры. Только ни черта они не должны, и ни черта не заменяют, вот что.

Сто седьмой считает, сколько осталось до цели. Если вообще есть там впереди какая-то цель. Если не обманули, не наврали, не просчитались, не зря смотрели в бесконечную даль миллиарды веков.

Сто седьмой повторяет – не зря. Так еще перед вылетом разум велел, повторять себе – не зря, не зря, не зря.

Иначе все зря будет.

Иначе здесь с ума сойти можно, если не верить, что не зря.

Один… нуль… семь…

Получается сто седьмой.

А квадратных корней осталось на три отрезка времени. Это если на всех и поровну, как общему разуму положено. А без квадратных корней из двумерного одномерное делать?

То-то же.

Никак.

Есть, правда, еще какие-то способы заковыристые, высшим слоям разума подвластные, только то высшим слоям, и то в родном мире, а не здесь.

А без одномерного чем заряжаться?

Нечем.

А если заряжаться нечем, значит – небытие.

Сто седьмой смотрит на цифры, прикрепленные к сердцевине обиталища.

Один.

Нуль.

Семь.

А больше цифр тут нет.

Так далеко ушли, что даже цифр нет.

Не то, что чисел.

А квадратных корней на всех не хватит. А это что значит? А вот то и значит, что сходит потихоньку со сто седьмого цивилизация, накопленная, наращенная за миллиарды лет. Вроде крепко держалась, вроде накрепко её приматывали, вроде как рождается новое звено в бесконечной цепи разума – сразу же врастает в вековые основы цивилизации, сразу приплюсовывается ко всем, к кому только может приплюсоваться, плюс один, плюс другой, плюс пятый, плюс десятый, а там и преумножать учится, а там и в степень возводить и возводиться…

Думаете, надолго это?

Думаете, насовсем?

Ну-ну.

Это только кажется, что насовсем, навсегда вживили – ты в степень возводишь, и тебя в степень возводят, тебя возвели – и ты возводись…

Потихоньку отключается в сознании сто седьмого то, что делало его сто седьмым.

Потихоньку проклевывается из-под отключенного сознания что-то древнее, о чем уже и не помнит никто, что оно есть…