Сергей Ильичев - Заветный Ковчег

Вот молодая женщина с растрепанными волосами. Она стоит перед его глазами словно живая… И Ардашев вдруг понимает, что она спаслась чудом, очевидно, разминувшись с литовским отрядом, который буквально час назад сжег дотла ее поселение, увел в полон старшую дочь и убил мужа и отца вместе с крошкой сыном.

Груду дымящихся бревен застала она на своем дворе.

Сначала лютый и бессердечный ворог убивал родных и забирал в полон всех, кто был любим и дорог.

А уже потом огонь подобрал все остальное без утечи…

И вот эта же женщина, ищущая совета у слепого старца, жившего в лесах в полном уединении.

– Не всякому дано право карать, – говорит тот, потрясенной горем женщине. – Право суда и самого тяжкого – убийства, кого бы то ни было, дано лишь Богу, и Его называют Судией! Но если не сумеешь смирить свой гнев, снова придешь ко мне, и тогда помолимся вместе…

А потом Ардашев, уже лежа на постели под вечер, вдруг неожиданно почувствовал, как он словно бы приподнимается над кроватью и далее несется куда-то через время.

Литовцы стояли в русском селе уже месяц.

Была зима. Им понравились русские бани. И теперь они часто, распаренные, с удовольствием плюхались в прорубь.

В этот день вместе с передовой частью отряда был сам князь.

Один из литовцев увидел, что у самой реки над баней вьется дым и какая-то молодая женщина в одной рубашке, с распущенными волосами хлопочет у предбанника.

Сообщил об этом князю.

Тот какое-то время внимательно смотрел на женщину, а потом сказал, чтобы собрали все необходимое, что нужно ему для бани.

И вот уже десять человек, не иначе как приближенных, вместе с литовским князем, раздевшись, ввалились в парное отделение, с вожделением оглядывая раскрасневшуюся женщину в облегающей мокрой рубахе, принимая от нее кубки с медовухой.

Но как только довольные литовцы начали париться и хлестать себя вениками, женщина подперла двери и вынесла из сарая заготовленные вязанки с хворостом, а затем обложила ими баню и подожгла.

И вот уже все горит ярким пламенем.

Какое-то время никто из литовцев не обращал внимания на крики, раздававшиеся со стороны реки, знали веселый норов боевых друзей, но когда дым над баней стал черным, то все и увидели, что баня та объята огнем.

А женщина, все в той же рубашке, спокойно стояла на льду рядом с прорубью.

Она не шелохнулась, видя, как к реке сбегаются воины, влагаются стрелы и натягиваются луки, направленные в ее сторону.

И в этот момент, когда литовцы уже протягивали руки, чтобы схватить смелую женщину, она неожиданно для всех спрыгнула в ледяную прорубь…

Воины растерялись, не ведая, что им делать: спасать князя или вытаскивать поджигательницу.

В конце концов потеряли обоих: один сгорел в огне, вторая так и не выплыла на поверхность.

Только на следующий день литовцы поняли, что их перехитрили, когда увидели, что через каждые десять метров по реке были пробиты проруби. А вскоре нашли и место, где смелую женщину, очевидно, ждали лошадь, сухой тулуп и валенки.

С той поры в Оковецких лесах и появилась «русская ведьма», нападавшая на отставших в пути или вышедших по нужде воинов. Женщина, сеющая смерть, навевающая ужас даже на опаленных в боях воинов.

Звали ту женщину Мария.

А вскоре вокруг нее объединились обездоленные, разоренные войной и потерявшие родных и близких мужики.

Так в непроходимых лесах появилась сила, дававшая отпор отрядам литовцев, подмявших земли нынешней Тверской области под себя и почти на два века обложивших трудолюбивый народ тяжелой данью.

И вот снова несется Ардашев через время, чувствует, как оказался в своей комнате, как приостановилось то движение и как он опускается в свою же кровать.

«Слава тебе, Господи, – мысленно поблагодарил историк Творца, – что я опоздал на тот рейсовый автобус, что нечаянная встреча в пути помогла узнать еще нечто неизведанное, но чрезвычайно важное в истории родного края».

Ардашев посчитал, что часовенка та была неизвестна и отсутствовала в каталоге храмов Тверской епархии по той лишь причине, что подвиг Марии был мало кому известен, а если и известен когда-то, то уже, видно, всеми позабыт.

Останки подвижницы, как вы помните, были по земле рассеяны, и к лику святых, даже местночтимых, она в свое время не была причислена.

Естественно, что молитвенная память о ней до какого-то времени сохранялась в деревне Марьино, где люди и молились ей в той самой скромной часовенке.