Лев Авилкин - Годы молодые

Я даже обрадовался такому обороту дела.

– Идём, – говорю, – в окоп. Он там сидит.

И мы вместе пошли в окоп.

Когда мы в него вошли, то застали немца в том же сидячем положении, в каком я его оставил. Без посторонней помощи он даже позу поменять не мог. А на Ивана вдруг нашло какое-то баловство. Иначе и не назовёшь. Вскинув автомат и направив его на немца, Иван закричал:

– Что, фашист?! Довоевался?! Вот я тебя сейчас!.. За кровь детей, за слёзы матерей!..

Надо было видеть, какой испуг отразился на небритом и измученном лице немца.

– Брось, Иван, – говорю я.– Он без оружия и тяжело ранен. Кошке – игрушки, а мышке – слёзки. Оставь немца в покое. Давай отнесём его к телеге.

– Нет, – заерепенился Иван, – пусть сам ползёт. А не доползёт, пристрелю!

И немец пополз. Но уже через пару метров силы оставили его, и он замер недвижимым. Только тяжелый стон вырывался из его груди.

– Ладно, Иван, не дури, – сказал я. – Давай отнесём немца.

Мы донесли его до телеги и положили на землю. Здесь Иван опять стал куражиться над ним, сказав, что если немец сам не залезет в телегу, то он фашиста пристрелит. Услышав это, вмешался раненый майор Звонарёв:

– Без глупостей, ребята, – сказал он. – Поверженный и сдавшийся враг – уже не враг, а пленный, заслуживающий снисхождения. На телеге место есть. Кладите его. Я подвинусь.

Мы положили немца на телегу, и Иван, понукая лошадь, повёл её дальше, в тыл наших войск. Я долго смотрел им вслед, удрученный тяжелыми мыслями о жестокостях войны.

Старшие возраста были демобилизованы сразу же по окончанию войны. Мы же, мальчишки, ещё несколько лет тянули солдатскую лямку уже в мирное время. В 1948 году с моего согласия и по моему желанию я был направлен учиться на курсы военных журналистов в город Львов.

Однажды, в один из выходных дней, я, курсант этих курсов, с увольнительной запиской в кармане, шёл по одной из оживленных улиц Львова. Впереди меня, опираясь на клюку, неторопливо шел человек с протезом правой ноги. Что-то знакомое показалось мне в его облике. Как будто почувствовав мой взгляд, он обернулся. Так и есть! Это же бывший командир моей танковой роты майор Звонарёв. Он тут же узнал меня. Как мы обрадовались встрече! Оказалось, что он по ранению демобилизован и живёт со своей семьёй здесь, в Львове, работает в какой-то мастерской. Он сразу же, не допуская никаких возражений, пригласил меня к себе домой. Всё-таки, встретились два однополчанина-фронтовика. Нас очень приветливо встретила его жена, накрыла на стол и поставила бутылку водки. Чего только мы с ним не вспоминали?! Всех перебрали из нашей роты, да и из нашего полка. Он рассказывал о себе и живо интересовался моей судьбой. Одобрил мой выбор учёбы на курсах, на что я сказал:

– Никак не демобилизуюсь, иначе я пошел бы учиться на факультет журналистики какого-нибудь университета.

– Ты еще молодой, ответил он. – Сначала окончи курсы, а университет от тебя не уйдёт. Молодец! А я, вот видишь, инвалид. Ногу мне ампутировали сразу же, как Иван Лубкин доставил меня на своей телеге в медчасть.

– А помните, Николай Алексеевич, – назвал я его по имени-отчеству, – того немца. Вот повезло-то ему! Сейчас, наверное, он уже со своими детьми в Гамбурге.

– Какого немца? Уж не того ли, что вы с Иваном положили на телегу рядом со мной? – с какой-то грустью в голосе спросил он.

– Да, да! Того, того! Он ведь музыкант, скрипач из оперного театра Гамбурга. Я с ним долго разговаривал до вашего приезда. По-русски чисто говорит. Интеллигент, одним словом!

– А ему вовсе и не повезло!

– Как не повезло?! – воскликнул я. – Что случилось?

– А случилось вот что. Видно, не все врачи дают клятву Гиппократа. А если и все, то есть среди них и клятвопреступники.

– Да что же произошло? Расскажите!

И он рассказал следующее.

Пленного раненого немца по нашему общему замыслу Иван должен был сдать в пункт приёма пленных и далее везти наших раненых бойцов в медчасть, которая находилась два-три километра дальше в тылу. За время, пока Иван ездил на передовую, произошла дислокация, связанная со стремительным наступлением наших войск, и медчасть оказалась ближе к передовой, чем та часть, где можно было сдать немца. Немец был тяжело ранен, самостоятельно идти не мог. Значит, его надо было везти

И тогда начальник медико-санитарной службы полка, врач по профессии, полковник медицинской службы и член Коммунистической партии сказал:

– Буду я ещё каждому фашисту подводу давать.