Вероника Батхан - Везет же людям. Женские истории

Молодая врачица наследит мокрым снегом в прихожей. Холодными, ловкими пальцами завернет мне рукав, впустит в вену острие шприца и зевнет безразлично: в больницу едем? «Нет», скажу я и заплачу, – «Нет, не хочу». Ты конечно же согласишься.

Хлопнет дверь. Я прикрою глаза. Ты, измученный, серый, ляжешь рядом со мной, обнимешься и уснешь, моментально, как гасят свет. Мне не спать еще долго – обида, озноб, мелкое торжество – ты мне веришь, ты заботишься обо мне. Значит, любишь меня… может быть.

Утром ты позвонишь на работу, скажешь, что заболел – простуда. Я весь день проваляюсь в постели, капризная и блажная. Стану требовать – булочку, сигареты (да, мне нельзя, и что?), одеяло и леденцы от кашля. За шалфейной пастилкой ты будешь послан – метель все еще не сошла. Я хочу, чтобы ради меня ты ходил по снегу и мерз, подставлял лицо ветру и маялся длинной очередью в аптеке. Пусть там будут старухи, худые и гнусные, с диабетом и диареей, пусть там будет мамаша с вопящими близнецами и трусливый подросток, покупающий средство от ранней эякуляции. А шалфейных пастилок не отыскать – ты отправишься дальше. Через хмурый и ветреный город, в чужом такси – да, закрыто, – и снова пешком, во дворы, мимо гравюрных лип, мимо черных машин в снежных шубах, мимо окон квартир – там пьют чай и глядят в телевизор, а ты все идешь напролом…

Я дождусь тебя, сделаю вид, словно сплю – и буду тихонько слушать. Вот ты снимаешь ботинки, зло бросаешь ключи на столик, протираешь в прихожей лужицу от опавшего снега, мягким шагом крадешься по коридору. Чайник свистнул, чихнула дверь холодильника, стукнул нож, прозвенела в стакане ложечка. Комп вздохнул – ты ушел в Интернет… нет, вернулся. Ты приносишь мне чашку чаю с малиной, заботливо ставишь ее на тумбочку. Пар клубится по комнате, запах лезет под одеяло, но я ведь сплю. Ты раздеваешься осторожно, боясь меня разбудить, и ложишься рядом. После улицы у тебя ледяной живот и пальцы на ногах тоже. А нос мокрый… какой ты еще мальчишка. Нелюбимый мой… Спи.

Я тоже усну и увижу во сне южный город, развалины, море, тени желтых цветов и белесые ракушки. Чьи-то дети засыплют меня песком, ты, смеясь, откопаешь и обцелуешь – коленки, бедра, тугой живот, розоватую грудь, загорелые плечи, все в чешуйках сгоревшей кожи. Мы меняем тела и души. Ты проснешься… смотри, я уже здорова.

Смешная штука простуда.

Крым в июне – маки, птицы и облака. И черешня, сладкими лалами украшающая груды ветвей и душистая яшмовая россыпь клубники и шляпки первых маслят, похожих на варварские золотые монеты. И потоки свирепого ливня, и оглушающая жара, и белесая дымка над морем, и дозоры котов на любых переулках – встретишь ночью черную тварь и невольно вспомнишь Гекату и её свиту… Аэлита – любимая кошка Туси – тоже когда-то подвизалась на улице, выклянчивала бычков на пирсе. А теперь превратилась в величавую мадам в роскошной коньячного цвета шубе. И манеры у кошки оказались дворянские – никаких зловонных проказ, никакого воровства со стола, никакой фамильярности. Лишь настойчивый, властный Георг, бизнесмен, красавец и официальный жених хозяйки не встречал понимания – но скорее всего дело было в вульгарной ревности.

Томными вечерами Туся гладила бархатистый мех, кормила кошку с руки куриной печенкой и лениво думала, что в августе наконец выйдет замуж. Тридцать один – пора. Зимой будем жить в Москве, в пентхаусе, где найдется место для студии. Лето – в Крыму, в благословенной Феодосии, где лучи солнца золотыми столбами пронизывают облачные замки, где тени муаровы, а цветы изобильны. Картины Туси впитывали жаркие краски юга, становились сочнее – и продавались лучше, с тех пор, как художница прикупила домик на Карантине и перебралась прочь из северной столицы. Сегодня Георг приедет навестить её, томящуюся нежно, после трех недель командировки в Европах, сумасшедших переговоров. И встретить его надо по-царски.

Вторник – рыбный день. Поэтому Туся вопреки кошачьей привычке нежиться до жары, встала в семь и собралась на рынок. До Базарной – пешком, по умытым ночным дождем улицам. По коврам из опавшей шелковицы, мимо первых (осень близко!) желтых листочков лоха, мимо белых домиков с черепичными крышами, мимо ранних туристов, спешащих на пляж. Мимо запаха дыма и свежего хлеба, мимо лая собак и крика муэдзина, мимо стука стариковской клюки и визгливого «не хочу!» дошколенка. Туся любила город, и он отвечал ей взаимностью.