Вероника Батхан - Везет же людям. Женские истории

Валентина вышла через окно в сонный сад и спустилась к морю – тихому, безмятежному. Над водой поднимался туман, редкие чайки словно бы плавали в молоке. Ни души. Ей представилась сказка – идти с любимым по этому розовому от рассветных лучей песку, принимать кожей ветер, смотреть, как смеется и возится с волнами их дитя. Мокрой щепкой на полосе отлива Валентина набросала картинку – мужчина и женщина и ребенок, – и стыдно шмыгая носом, дождалась, пока рисунок не смыли волны. Порыв ветра взъерошил ей волосы, она заплакала и тут же рассмеялась – пора вставать. С добрым утром!

В Москве встретил новый сюрприз – пожилую хрущобу наконец-то собрались расселять. Хлопоты, средства, расходы – а где все взять? Правильный выбор квартиры – совсем не хотелось уезжать в Подмосковье, пусть даже ближнее. Наконец повезло – Алтуфьево. Тоже не сахар, пробки, да и район рабочий. Но от метро доступно и квартира – большая двушка с хорошим видом и балкон и кладовка. И совсем новый, не вбитый в память район. Иногда Валентина задумывалась – как вписать в пространство квартиры еще одну маленькую кроватку. Идея перестановки грела ее все больше.

Валентине мечталось о чуде – вдруг на ее картины найдется спрос. Вместо чуда появилась подружка из «той» компании – она тоже каталась и тоже разбилась, но сумела выжить и даже ходила на своих ногах – пусть и с тросточкой. Ей был нужен напарник – активный, умный, а главное – преданный. Пасти людей и приводить в порядок бумаги молодой, но вполне себе обещающей фирмы по поиску персонала. К весне Валентина начала потихоньку раздавать долги – болезненные, застарелые, стыдные. Мир вокруг обустраивался, становился рельефным и плотным.

У Сережи появилась, наконец, девушка – пухленькая смуглянка из нового класса, смешливая и внимательная. Они часами сидели то в комнате, то на кухне, спорили о солдатиках, расставляли бои. Валентина удивлялась неженскому увлечению девочки, пока, наконец, не узнала в черных, как мокрые сливы, глазах огонек той же страсти, которой переболела сама.

Для себя – рисование возвращалось. Потихоньку, неловко – как восстанавливается движение крови в конечности после инсульта. Валентина старалась, разминала ладони, тренировала память – на фактуру и цвет. Изменилась палитра – вместо синих этюдов с картонов светились округлые, коричневые и желтые фрукты, холмы и звери. Иногда вспоминалась тарелка обливной, уникальной керамики. Ее до сих пор было жаль.

…А на могилке подле маленького пруда расцвели в свой черед цветы. Не прекрасный шиповник или пышные розы, как должно было бы по канону – безмятежная и пушистая мать-и-мачеха закрыла холмик майским ковром…

Но это совсем другая история.

За окном будет кружиться ветер, сердитый, мокрый, полный сумерек и ноябрьских бурых листьев. Из рассохшейся рамы просочится сквозняк, пробежит шустрой крысой по дому, заглянет во все углы, тронет пятки холодным носом и конечно же заберется под одеяло – потрогать влажную спину. Разобиженный кран перестанет сочиться водой – смысл гудеть и урчать и капать о кафель, если не обращают внимания. Старый чайник вскипит и плюнет свистком под стол. На часах звякнет семь. Ты вернешься с работы. А я уже тут как тут.

Вся сопливая и опухшая, в потной футболке и косматых серых носках, завернулась в плед и страдаю. Ужина нет, на столе пачки травок, таблетки и вопиющий градусник. На компьютере… да играла. Но ты же видишь – мне плохо, плохо… Ты видишь. И покорно паришь на плитке липовый цвет, сам себе греешь бутерброды в микроволновке (да, мне тоже, с сыром и ветчиной), подаешь мне водичку, градусник, шарф под горло и мазь на пятки. У тебя аллергия на эвкалипт, поэтому спать ты будешь на кухне.

Ночь накроет дом вязкой шалью, темнота наползет из окон.. ну и пусть фонари. Машины будут ездить туда-сюда, отсветы по потолку, штрих – и нету. Во дворе расшумятся собаки, стукнет нижняя дверь подъезда… когда ты задерживался с работы, я ночами сидела на лестнице и ждала этот стук. А потом перестала – и тогда ты меня полюбил. У соседей брякнет об пол тяжелым, перекатится клубок голосов, прозвучит женский плач и затихнет – они часто ругаются заполночь.

В полвторого начнется приступ. Удушье, кашель взахлеб, стылые руки, слюна и пена во рту. Окна настежь, ингалятор не помогает, лекарства тоже. «Скорая» все не едет. Я знаю – так выходит наружу мой страх тебя потерять… А ты не знаешь. И хлопочешь вокруг, подкладываешь подушки, утираешь мне рот, промокаешь безвкусные слезы. Скорее всего ты тоже боишься черного хода, которым кончается всякая жизнь. И поэтому цепляешься за меня, как за якорь – если я пропаду, тебе не за что будет держаться.