Уже слишком поздно меняться.
Мы два сочно вызревших плода!
Пусть рифма безумствует в танце,
Такая поэтам работа…
Уже слишком поздно меняться.
Ты прочен, как будто из камня.
А мне с моей рифмой скитаться
То в шёлке, то в простенькой ткани.
Я тканью на камень ложилась,
Удары от ног получая, —
И кровью по тряпке струилась
Твоя благодарность мужская.
Уже слишком поздно меняться.
Я рифмы на улице пела.
Ты милостыню не стеснялся
Подать в то тряпье между делом.
«Постель разобрана, а человека нету…»
Постель разобрана, а человека нету.
Душа разобрана, а рифмы нет.
Заплаканное в непогоду лето
Наводит свой последний марафет.
Уже ветрами дрогнула страница,
Уже иначе пахнут вечера
И собираются в полеты птицы
С осенней рифмой моего пера.
Уже смеркалось, когда я стелила
Заждавшуюся вечера постель.
Но человек, которого любила,
Прийти средь непогоды не хотел.
Заплаканное лето село рядом,
И честно – марафет помочь не смог
Запрятать, что ему когда-то надо,
Чтоб человек дал носовой платок.
Сидели на разобранной кровати
Разобранная женская душа
И лето в бирюзово-мокром платье…
Художника б и взмах карандаша!
Но, если две судьбы хотели ночью
Дождаться каждый собственной судьбы,
Пусть ветер разрывает рифму в клочья
Без унизительной ее мольбы!
Вон птаха, почирикав, клюнув семя,
Вспорхнула вновь на ветку, сбив снежок,
И вместе с снегом осыпалось время,
Шагая мягким следом на порог.
Всему свой срок, своя пора цветенья,
Кустарник розмарина оживет.
Всё повторится вновь, когда я тенью
Сверну за погребальный поворот.
И кто-то, унимая вновь тревогу
И вычистив от сновидений мозг,
Помолится в надежде снова Богу,
Приветствуя чреду цветущих роз.
«Я б молчала о многом нарочно…»
Я б молчала о многом нарочно,
Чтоб казаться умнее, но проще.
Только ложь рассыпается в крошках —
И уродливо правда полощет.
Ничего мы не сделаем снова,
Даже если в той женщине стержень.
Ты ей слово, она лишь полслова.
Ты к ней редко, она еще реже…
Слишком долго залечивать раны,
Чтобы снова вернуться к ушедшим.
Ей бы легче остаться туманом
Среди мира других сумасшедших!
Распахнешь поутру свои планы.
Выйдешь из дому. Город размытый.
Я волнуюсь. Я прежде туманом
Не касалась щеки недобритой.
Но когда смогу жить без иллюзий,
Что обнимешь – и значит, навеки?!
Ты задачу усвоил и сузил:
«Не ищи божества в человеке!»
«Лишь одно я – глупая баба —…»
Лишь одно я – глупая баба —
Вечным вызовом шлю в эту высь:
ЗА ЧТО – ДЕТЯМ?!
Ангел-растяпа
Выронил чистую жизнь!
О земля! Мне твои океаны —
Словно слёзы умерших детей…
Что же, айсберг, ты вновь истуканом
Жаждешь новые жертвы детей?!
О демагог!.. порой ты прямодушен
До тошноты! До желчи!.. А итог
Всегда один – не будь среди игрушек
Ты кукловод, но думая, что – Бог!
Пускай мне подчиняются страницы,
Которые не ведали руки.
Пускай в руках после стихов две спицы
Мне свяжут в зиму теплые носки.
Пускай мой разум превосходит Бога,
Когда дерзну остановить года!
А после Он пошлет мне ту дорогу,
В которой заплутаю навсегда.
В которой сгинут все мои надежды
Расплатою за роковую власть,
И я мечты, чтоб стать такой, как прежде,
К ногам Его веками буду класть…
Если знать, что завтра не будет,
Что у смерти добавится друг,
Я бы брошью украсила груди
И звенела б браслетами рук.
Я б, наверно, нарядней оделась,
Если б знала, что завтра умру,
Чтобы к вечеру смерть загляделась,
Пожалев мою жизнь поутру.
Я б, наверно, другою проснулась,
Чтоб аванс на года оправдать.
О, я б смертью сама обернулась,
Чтоб не знать, каково умирать.
«Взирая на портрет старинной кисти…»
Взирая на портрет старинной кисти,
Я вдохновляюсь дивной красотой,
Которой ублажаю взор капризный
И ненасытный, как юнец младой.
Читать дальше