Олег Копытов - Мой друг Вовка Кораблёв. Повесть

1980-й год. Апрель. От буйства сирени, её кипения, её запаха, на бульваре Дзержинского в городе Фрунзе, шириной бульвар – ровно с Бродвей, а машин почти нет, одна сирень – с ума можно сойти! Скоро – премьера в Народном театре. Потом – выпускной в школе. Потом – университет!.. Олимпиада в Москве, вот еще забыл. Обязательно поеду, как поступлю… Кайф! «Lilah! Lilah! Delilah!..»

…Абрам Моисеевич был необычайно сосредоточен, раздавал программки. По две на руки каждому актеру. Узкие сдвоенные листочки еще пахли типографской краской. Напротив имени Данила стояли – первым Владимир Кораблев, вторым, то есть ниже – Олег Копытов. Земля стала уезжать у меня из-под ног… но быстро вернулась. Карандашная птичка стояла напротив моей фамилии, моей!.. Как ни странно, на эту репетицию Вовка не пришел – знал, что ли?.. Не пришел он и на следующую, которая была уже генеральною – прогоном. Точнее, он пришел на прогон только в самом начале, мы еще сидели в нашей длинной комнате, на своих красных плюшевых лавках возле стены, еще не пошли узкими служебными переходами дворца культуры на саму сцену. Вовка пришел совсем ненадолго и вел себя более чем странно. Он ни с кем не поздоровался, только кивнул… да, небрежно кивнул Абраму Моисеевичу, решительно направился к Илье и почти приказал: «Пойдем, нам сдавать курсовую, ты что, хочешь всё завалить?» Илья недоуменно отвечал: «Какая курсовая? Два месяца до защиты, ты о чём, вообще?» Кораблев куда-то девал свою обычную жеманность, был резок и колюч: «Марь Иванна четко сказала: черновики сдавать сегодня, иначе никому не поставит! Пойдём!» Обычно решительный, но иногда и мудрый в сторону невмешательства Абрам Моисеевич всё видел, ситуацию читал, в том числе беспардонное попрание его авторитета, в том числе совершенно неинтеллигентную реакцию на его «птичку», миновавшую Вовку Кораблева, и севшую, синей птицей, на не очень широкое плечо Олега Копытова… В общем, Крамер ни полциком не вмешивался. Вовка схватил Тольского за руку, намереваясь утащить силой. Крепкого бойца, бессменного второго могильщика так просто с генеральной репетиции не утащишь… Вовка огрызнулся взмахом чуба, которого у него никогда не было, резко вскидывая длинные, с большими ступнями, в белых узких чуть расклешенных брюках ноги – быстро ушёл…

Конечно, сегодня я могу сформулировать довольно просто: и по фактуре – и мне и Даниле примерно по семнадцать лет, по-мальчишески миловидны, и «по психике» – оба скорее интроверты, чем экстраверты, во всяком случае, где-то себе на уме, не камень, но что-то только своё оба всегда за пазухой держат, – я более подходил на эту роль, чем Кораблев, да и в течение наших длинных, в полгода рядов репетиций я всё прибавлял в актерской технике, а Кораблев, скорее, приобретал простенькие штампы, чем действительно рос… Тогда я просто ловил кайф от удачи, втайне надеясь, что эта не последняя, что удач в жизни будет много, и – тоже втайне, почти не признаваясь сам себе – …Вовку жалел… На всю жизнь мне запомнилось его перекошенное резкими чертами лицо в тот момент, когда он, как от каких-то будущих катастроф, пытается утащить Илью Тольского с генеральной репетиции… Сегодня понимаю – не Тольского, себя самого… Предопределенно безуспешно…

Прошла генеральная. Чудно прошла сама премьера…

В то время я вел дневник… Не дневник даже, а такую толстую общую тетрадь, куда записал тщательный план подготовки поступления во ВГИК (среди пунктов был такой: «январь: прочитать не менее 500 специальных и вообще хороших книг – к июлю…»… Читал, выписывал фразы. Например, из Марка Твена – писал, помню, по-английски, ибо выписал из учебника английского языка: «Everybody is a Moon and has your dark side which don’t show nobody». «Каждый человек похож на Луну: он тоже имеет свою темную сторону, которую не показывает никому»… Не знаю, чем меня эта фраза зацепила, ведь, вспоминаю себя сейчас, временами в юности я был почти святым. Нет, ну в самом деле? Вот по нынешним временам, что сделал бы молодой человек, испытай он впервые в жизни артистический фурор? Ну, вот такой молодой человек, каким его показывают сейчас по телевидению? Если бы сегодняшний юноша впервые собрал свой большой шумный концерт, что-нибудь в этом роде, наверное, – пусть покажусь вам старым брюзгой и циником, – он как минимум напился бы в кругу дружков, аль один, а то и – коли место есть и средства позволяют – позвонил бы куда надо и вызвал проституток, а то и продлил бы… Я же после премьеры в Народном театре пришел домой, взял с полки томик Есенина и принялся читать «Анну Снегину»… А через пару дней родители отправят сестру к дедушке с бабушкой, сами уедут куда-то в село в гости, я почти на весь день останусь в пустой квартире и на всю жизнь запомню, с каким упоением на вечерней кухне, именно на кухне, рядом с плитой, чайником, чашками, я до полночи читал Пушкина, буквально обложившись десятью томами ПСС с золотыми корешками… Ну нет, не святым, – конечно, святым я не был, хотя бы потому, что мы тоже – не сразу, но премьеру в Народном театре отметили, с вином, водкой, шутками и прибаутками, песнями и танцами народов севера, я, кажется, слишком фривольно вел себя с Иркой, старше меня лет на пять, похожей на актрису Любовь Полищук, – хотя такое между своими было крайне непринято… Хотя нет, на самом деле, не внешне, а где-то внутри себя самих, – отметили премьеру грустно и тихо: догадывались, и были тому основания, что премьерный спектакль «Домика на окраине» будет первым и последним, и вообще в таком составе больше ничего поставлено не будет…