Олег Копытов - Мой друг Вовка Кораблёв. Повесть

…Нет, дорогой мой читатель! Это я только что придумал. Вернее, слышал звон, да знал, откуда он… То есть когда-то слышал от Тольского и Калинина что-то подобное, при недостаточных ресурсах памяти хорошо работает фантазия. Да и не пили спиртного Тольский, Калинин и Кораблев в таких количествах, чтобы уснуть в троллейбусе… Недавно я специально написал Виктору Калинину, разумеется, по е-мейлу, и он мне ответил, что история с Вовкой, когда его держали за ноги вниз головой на крыше высокого здания, на самом деле была несколько иной. Хотя тоже любопытной. Калинин после техникума работал на индустриальной окраине города Фрунзе, на улице Алмаатинской, где стояла высотка машиностроительного НИИ. Как-то к концу работы Вовка и Илья за Виктором заехали. Настроение у ребят было приподнятым. В соответствии с ним они поднялись на крышу высоченной серой тумбочки научного института и ходили там по парапету. Этого им показалось мало. Илья и Виктор взяли за ноги Вовку, который по парапету не ходил, боясь уронить свой новый белый берет, и свесили с высоты девятого этажа. Тот так дорожил своим белым беретом, что даже не стал цепляться за крепкие руки ребят или парапетные стойки и всё придерживал обеими руками драгоценный берет… Да! Заливался при этом своим неповторимым смехом пусть глуховато, но очень жизнелюбиво…

Чем ближе был день премьеры, тем более прорисовывались две новых тенденции… Я сказал «две»?.. Нет, три. Во-первых, тем больше стало приходить новеньких. Во-вторых, тем больше мы внутри труппы стали как-то разбиваться на пары, встречаться парами по отдельности, душевно парами беседовать… В-третьих…

Впрочем, обо всем этом по порядку и на примерах.

Новенькие действительно, прямо скажем, зачастили. Абрам Моисеевич либо проявлял к ним здоровый скептицизм и дальновидную осторожность и ставил на роли 3-го и 4-го гробовщиков – как, например, одного очень грустного и очень маленького не паренька даже, а мальчика, чего он со своей смертельной тоской в сиротских глазах хотел в народном театре получить? Чугунным катарсисом он, кажется, уже был на всю жизнь обеспечен… И ну вот, убей меня, не помню, как звали одного очень интеллигентного, очень коммуникабельного молодого человека, он жил недалеко от меня, на моей же улице (имени всероссийского старосты, однофамильца Виктора), я раньше его не видел, он увлекался игрой в «Спортлото» и всё время бросал курить… Абрам Моисеевич, несмотря на то, что времени до премьеры оставалось маловато, роли новеньким давал, но ставил их на уже дважды занятые роли третьими исполнителями, не очень-то скрывая, что если они и будут в спектакли введены, то много позже основных актеров… Но вот – кажется, это всё же был единственный случай, – он сразу поставил одну новенькую на главную роль первой исполнительницей, на место Ольги, которая была чуть ли главным ветераном молодежной труппы Фрунзенского народного театра при ЗиЛе. Ну, типа Ермолова в театре имени Ермоловой. Соперница Ольги, разумеется, была натуральной блондинкой с упругими грудями под шелковой блузкой с перламутровыми пуговицами, стремящимися отлететь в разные стороны, очень ярко и очень красно накрашенными губами и густой чернотой вокруг глаз. Правда, на мой вкус, она носила безвкусную серо-зеленую юбку из тяжеловатой ткани, и ноги ее оставляли желать лучшего… Хотя, в принципе, сегодня, когда мне… ну еще не 62, но уже и не 40, – я Абрама Моисеевича понимаю, но тогда мы, первопроходцы прилагаемых обстоятельств и первостроители мизансцен, блондиночку возненавидели, обозвали, как в таких случаях водится, Белобрысой, и стали искать пути, как её из театра шугнуть. Как только пришла эта куколка, Абрам Моисеевич стал на одном пространстве с ней смешон, становился всё смешнее, на глазах терял свой авторитет в наших глазах – когда, словно мальчишка, вился львиную долю репетиционного времени вокруг Белобрысой, теплея своими маленькими глазками, но не видя того, что она совершенно деревянно произносит текст, а не играет роль, и этого никогда ничем не исправишь. Мы всё сильнее тщились Белобрысую из театра выпроводить. Но нам в голову лезли не планы, а только самые глупые фантазии, например, как мы, однажды оставшись после репетиции, напоим ее водкой от пяток до самых перекрашенных губ… не помню, что потом мы с ней сделать хотели… Как мы разыграем на репетициях сложную интригу ложного, тяжеловесного партнерства, и Абрам Моисеевич, наконец, рассмотрит бесталанность Белобрысой, вообще-то видную невооруженным глазом… Володя Никульков, со свойственным ему темпераментом, вообще пошел далеко и сказал: «Так! Есть одни ребята, очень конкретные ребята, они таких ставят возле стены, где уже нарисованы бубны, пики, червы и крести, и фотают голых… – Ага! Не забудьте хотя бы эсесовскую пилотку на нее надеть, – сказал Коля. – Не надо ничего, я с ней просто поговорю, объясню»… Коля дождался момента, когда Абрам Моисеевич на репетиции всё же подкрикнул на Блонди (хотя я бы так сказал: подвизгнул), пошел Коля её провожать и, видимо, действительно хорошо и правильно с ней поговорил. На наших репетициях она больше не появлялась. Абрам Моисеевич грустил, конечно, но недолго… Кстати, к Коле тоже приставили конкурента, но кроме того, что Коля инженер, а конкурент был фрезеровщиком (не забыли еще о правильных классовых раскладах в СССР?), других преимуществ у конкурента не было и быть не могло… И только абсолютный паритет и все тяжелее день ото дня вопрос был у нас с Вовкой Кораблевым, – всё-таки кому из нас играть на премьере Данилу, кого из нас выберет Абрам Моисеевич?… Но, как ни странно, именно в это время мы с Вовкой достаточно сблизились… То ли у Тольского и Калинина было всё меньше времени на Вовку, а, как я понял со временем, Вовка – из тех людей, кому обязательно, постоянно, близко – всегда нужен кто-то. Да! Прежде всего – для того, чтобы рассказывать и рассказывать о себе. О себе целиком, но пуще – о своих деталях, детальках, чертах и черточках. Но еще и делиться… Чем? А вот хотя бы тем, как необыкновенно, как здорово, как полевые цветы, пахнут страницы только что добытого с огромным трудом, свежего, еще никем другим не заласканного томика Гюстава Флобера…