Иван Державин - Сторож и хозяин. Антиподы

– К нему или к себе?

– Думаю, куда-нибудь еще. Дома у него жена, а у нее дочь. Вы ее видели, ей одиннадцать, все понимает.

Макарыч никогда не видел хозяина вместе с женой, похожей на полевую мышь. Раз в год летом около месяца она руководила фирмой, когда хозяин с Кристиной уезжал в командировку в Турцию. На работу она ходила в одном и том же сером костюме, черных тупоносых ботинках и вязаной шапочке с козырьком. За месяц хозяйка изводила Макарыча приказаниями никогда и никому не открывать дверь.

– Слышите? Никому и никогда!

– Ну, а… – пытался вначале он возразить.

– Никому! Я вам приказываю! – Её голос срывался на крик.

– Хорошо, хорошо, никому и никогда.

Славик, которому она говорила то же самое, пояснил это так:

– Они живут у нас в вечном страхе. Они всего боятся.

Раз в год видел Макарыч и мужа Кристины, огромного с атлетической фигурой негра. Хозяин на десять месяцев отправлял его в Китай своим представителем. Тот приезжал домой на два месяца в ноябре, а хозяин с хозяйкой уезжал в Штаты, гражданами которых они являлись и где проживал их сын с семьей. В январе хозяин возвращался один и отправлял негра в Китай. Все у него было продумано и расписано, как по нотам.

Со слов все знавшего Вити, негр был бестолковым и все деньги тратил в Китае на пиво и баб. Семью содержала Кристина. Сколько она получала от хозяина, никто не знал, но немало, если за время работы с ним переехала из однокомнатной квартиры в четырехкомнатную и заимела иномарку.

– Вчера я помог ей выбрать джип «Лексус» офигительного цвета, – словно прочитал мысли Макарыча Толя. – Оплатил Наумыч. Я поинтересовался украдкой ценой. Сказали больше двух миллионов. Я таких денег за всю оставшуюся жизнь не заработаю. Но меня больше всего поражает другое. Вы бы видели, как при встрече жена хозяина обнимается с Кристиной, а негр – с хозяином. Как лучшие друзья.

Нечто подобное Макарыч наблюдал за границей и сказал:

– Нам, Толя, это не понять. Ими правят деньги, они и мораль – несовместимы.

Докурив сигарету, Макарыч вернулся к себе. К нему подошел чем-то взволнованный Витя. На вопрос, что случилось, Витя выругался:

– Наумыч нажрался, как свинья. Девок лапает. А они, как сучки, таят, надеются, палку кинет и поднимет зарплату, как Кристине после пятидесятилетнего юбилея. А она на них злится.

– Тебе-то что?

– Мне-то ничего, смотреть противно. Не столько на него, сколько на них. Во, смотри, идет.

Хозяин в расстегнутой и вылезшей из-под брюк рубахе шел, держа за талию Марину, новенькую работницу лет тридцати с идеальной фигурой. На ее приятном лице застыла улыбка с гримасой отвращения.

Пьяный хозяин был страшен до уродства: выпиравшие вперед, почти касавшиеся носа, челюсти, вылупленные красные глаза, взлохмаченные жидкие седые волосы, свисавший над ремнем волосатый живот, – Квазимодо был красивее.

У двери Марина вынырнула из объятий, повела всем гибким телом, словно стряхнула с себя пыль, и пошла назад, едва не налетев на Кристину. Та подошла к стоявшему в открытой двери хозяину и втолкнула его внутрь кабинета. Глядя на закрытую за ними дверь, Витя проговорил:

– Я не могу представить ее в постели с этим уродом. Его же, кроме подмахивания, еще и целовать, наверное, надо. От него же вырвать может. Да и разве сравнить его как мужика с негром? Не зря она за того вышла, когда он был бедным студентом.

– Она и с этим не зря возится. Толя мне сказал, он ей вчера джип подарил.

– Да слышал я, как она по телефону хвалилась. Вот бы мне кто машину подарил.

– Найди себе старую уродку миллионершу, целуй ее, и она тебе такой же джип подарит. Не отказался бы?

– Я бы, может, после литра и не отказался, а если Любка узнает? Она меня сразу выгонит. Нет, я лучше на своей колымаге ее возить буду. Знаешь, она у меня, какая? Попробовал бы ее Наумыч полапать. Она бы ему враз по морде надавала. Но и Маринка молодец. Наконец-то хоть одна нашлась, отказала. Думаю, завтра ей уже нет смысла выходить на работу. А у нее ребенок больной.

– Вряд ли он ее уволит. Она же ему не дала по морде.

– Не он, так Кристина ее выживет.

Макарыч хотел возразить, что Кристина – порядочная женщина, но подумал, что это слово тут не совсем подходило. Но она и в самом деле была очень приятная не только внешностью, но и всем своим поведением: трудолюбивая, всегда вежливая, спокойная, с мягкой детской улыбкой. А после того, как он перевел ей инструкцию массажера с немецкого, и она выпытала, какими языками он владел, то прямо-таки стала таять перед ним. Был бы он помоложе, мог бы подумать, что она хочет его, и вряд ли отказался бы. В этом смысле Галина ей уступала: никогда не давала повода для подобных мыслей. Расхожее нынче в России слово «сексуальная» ей никак не подошло бы. Именно о таких Есенин написал: «Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз злато-карий омут». Макарыч сам долгое время не смел дотрагиваться до нее, не говоря уже про грешные мысли. Его друг по институту Женька, который был у них на свадьбе, как-то спросил про нее: «Она все также пронзительно красива?»