Андрей Житенёв - Брачо

Утром (в начале двенадцатого) мы проснулись и провели вялое состязание, кому первому идти в душ. Можно было устроить гонки на выживание по коридору или матч по армрестлингу, но сил хватило исключительно на то, чтобы скинуться на «камано-магано». Я выиграл, без особого воодушевления, и отправился полоскать тело свое изможденное в муниципальном источнике водоснабжения.

После того как мы закончили водные процедуры, мы молчаливо покидали вещи Брачо в сумки, и отправились к метро, по пути купив в «макдачке» кофе и пожевать чего-то.

Придя на работу, я, воспользовавшись Лехиным отсутствием, положил голову на стол и ожесточенно уснул, отправив лесом безграмотных клиентов, симпатичную Ирэн и какую-либо этику поведения на рабочем месте.

Каждый человек в нашей жизни неслучаен. Кто-то появляется на пути на короткий срок, чтобы преподать какой-то жизненный урок, чья-то миссия исчисляется несколькими годами. Брачо в моей жизни был зеркалом, дополнением меня, примером для подражания и примером того, кем быть нельзя одновременно.

История нашей с Брачо дружбы – это корявый, причудливый, но искренний рисунок на исчерканном листе истории человеческих судеб. Этакая детская каракуля, которую не назовешь произведением искусства, но и не сможешь не умилиться, глядя на нее.

Мы познакомились на одной из моих бесконечных работ. Брачо был одним из тех, кому было поручено вводить меня в курс дела: показывать «кухню», объяснять, помогать, предостерегать.

Первое впечатление он произвел не самое приятное. Блондин, в клетчатой рубашке с коротким рукавом, стрижкой под горшок, с быстрыми руками и острыми глазами; он смерил меня взглядом после того, как меня ему вверили, и сказал:

– Ты мне не нравишься. И нет ни одной веской причины, по которой я бы нравился тебе. Я тебе объясняю, ты слушаешь и вдупляешь, понял?

– Да ты хоть хер на пятаки строгай, мне сказано учиться у тебя. А чему научишь, за то и будешь отвечать перед начальством, – огрызнулся я.

Он, отвлекшись было на пришедшую СМС, внезапно застыл на месте, как будто прислушиваясь, не звал ли его кто-то, медленно повернулся ко мне и радостно сообщил, протягивая пятерню:

– Я соврал. Ты мне не «не нравишься». Я тебя ненавижу. Добро пожаловать в команду.

С одной стороны, он был лишен приличествующего такта, с другой – в нем не было сектантской дружелюбности, с которой обычно впаривается какой-нибудь буклет с заголовком «Покайтесь! Ибо грядет!».

Его же жизнерадостный цинизм, не знавший, похоже, никаких границ и табу, наоборот располагал к нему. Но, как мне казалось, не всех. В коллективе его откровенно недолюбливали. За откровенность, за остроумие и неумение останавливаться в первом и втором. Меня же, наоборот, обретение подобного знакомства радовало безмерно. Так уж в моей жизни складывалось, что окружавшие меня люди читали либо мало, либо не то, имели другое чувство юмора, другое мировоззрение. К сожалению, до выпуска из школы человеку сложно найти себе подходящую компанию. Брачо был персонажем, в котором я узнал себя: гипертрофированнее, опытнее, злее, эрудированнее. Он представлял собой квинтэссенцию всего того, к чему я стремился. Во мне же он, скорее всего, видел потерянного себя. В чем-то наивного, в чем-то застенчивого, но с таким же быстрым и острым умом.

Наша дружба была лишена менторства, навязывания друг другу ценностей и мыслей, хотя и в том, и в другом мы, в итоге, приходили к общему знаменателю. Такой, какой в моем идеальном представлении она и должна быть.

Мы могли костерить друг друга последними словами, зная, что ни один из нас не обидится. Мы могли разжигать и оскорблять друг друга по национальным, социальным, возрастным, религиозным признакам. Максимум, чем это могло закончиться – легкой зуботычиной или пинком под зад. Но, как правило, заканчивалось все громким ржачем.

Брачо представлял собой смесь Дона Кихота и Мэкки-Ножа. В его поступках читалось благородство, в его манерах крылась солдафонщина и эхо московских подворотен. На этом контрасте несовместимых качеств рождался тот шарм, которым он сражал женщин и приводил в неистовство мужчин. Острый язык, ювелирное владение семантическими тонкостями языка, а также физическая сила позволяли ему проводить словесные спарринги с соперником любой весовой категории. А если требовалось, то и присунуть в бубен. Приходилось ли вам видеть, как люди, минуту назад с легкостью цитировавшие немецких романтиков, с воодушевлением отбивают кому-либо ливер? Если бы не Брачо, мне тоже не посчастливилось бы. При этом дети не чаяли в нем души, домашние животные приносили ему тапочки, а растения колосились под его чутким руководством буйным цветом.