Евгений Гончаров: Маньчжурский клин. Повесть-антиутопия

© Евгений Гончаров, 2017

ISBN 978-5-4483-8145-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иван Курочкин, тридцати лет от роду, жил в Благовещенске. Наш герой был непризнанным писателем. Чтобы как-то выживать, он подрабатывал грузчиком на китайской плодоовощной базе «Дружба». Таская коробки с яблоками и грушами, сетки с морковкой, луком и капустой, Иван был далек от сирой опостылевшей действительности – в уме он творил. Но его романы никто не публиковал, и потому писал он в стол (с наступлением эры компьютеров, когда тексты стали набираться на клавиатуре и храниться на цифровых носителях, выражение утратило свою изначальную сущность: писать или печатать на бумаге и складывать рукописи в ящик письменного стола).

Если литературное произведение не издано, это вовсе не означает, что оно плохое и неинтересное. За примерами далеко ходить не надо – взять того же Михаила Булгакова. «Мастер и Маргарита» и «Собачье сердце» дошли до читателя лишь спустя длительное время после смерти автора. Эти произведения не увидели света при жизни автора потому, что он шел не в ногу со строем советских писателей. Но где они все сейчас, баяны коллективизации и индустриализации, сталинские соловьи и прочие жополизы власти – их собрания сочинений сданы в макулатуру. А гонимый Булгаков находится на олимпе российской литературы – его книги переиздаются огромными тиражами.

Но Иван был тщеславен – признания и денег ему хотелось при жизни.

Иван недолюбливал китайцев, хотя и не был шовинистом. О каком превосходстве русских над китайцами можно говорить, когда те создали первую в мире экономику, идут во главе научно-технического прогресса и лидируют в спорте, а мы прочно обосновались в лагере слаборазвитых стран. А красивые китайские девушки ему даже нравились. Как и китайские вещи. Курочкин не любил китайцев, как и все бедняки, ненавидящие богачей.

Услышав по ящику выступление министра литературы, в котором тот призывал художников слова создавать исторические полотна с патриотическим уклоном, обещая за такие произведения государственные премии, Иван загорелся возможностью поправить свои финансовые дела. Кому же еще как не ему – коренному жителю Благовещенска, где происходили многие знаковые события истории русско-китайских отношений, писать на эту тему.

Иван родился, можно сказать, на месте боевой славы города. Родильный дом, где его произвела на свет мама, размещался в трехэтажном красного кирпича здании дореволюционной постройки, стоящем на берегу Амура.

Из окон этого дома открывается вид на противоположный берег Амура, где дымил печными трубами маньчжурский городок Сахалян, откуда в июле 1900 года китайцы вели ружейный и пушечный обстрел Благовещенска. Под стенами здания был вырыт ложемент (стрелковый окоп) одного из участков береговой обороны, из него благовещенские дружинники вели по китайцам ответный ружейный огонь. На фасаде роддома, если хорошо присмотреться, видна заштукатуренная выбоина от разрыва китайской гранаты (устаревшее название осколочного снаряда).

Этот берег, тогда еще дикий, глазами изумленного даура видел проплывавшие вниз по Амуру дощаники с лихими ватагами Василия Пояркова и Ерофея Хабарова. В трех километрах западней Благовещенска стоит памятный знак в честь подписания российско-китайского Айгунского договора – на этом месте была походная палатка генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Муравьева. Еще три километра вдоль Амура на запад, и будет село Верхне-Благовещенское – бывшая казачья станица. На востоке от Благовещенска – за рекой Зея – начинаются места, известные в истории российско-китайских отношений как «маньчжурский клин».

Короче, как ни крути и каким боком ни поставь, Курочкин родился и вырос в самом что ни есть историческом месте.

Иван осмотрел экспозиции областного краеведческого музея с подлинными экспонатами тех времен, посидел в отделе архивных документов городской библиотеки и сел писать исторический роман «Битва за Амур» – панорамную картину освоения русскими дальневосточных земель.

При написании своего романа Курочкин избегал натуралистических подробностей, и в итоге сильно приукрасил русских колонизаторов Приамурья. Да и самого слова «колонизация» он старался не употреблять, заменяя его на более, как ему казалось, благозвучные «заселение» и «освоение».