Игорь Аркадьев - Записки старого доктора

Нет. Да и подчинённых то, собственно, никогда не было. Вся моя общественная активность сводилась исключительно к посещению всеобщих грандиозных мероприятий, призванных демонстрировать единство партии и народа, типа безальтернативных выборов, праздничных демонстраций и субботников. А в остальном я прилежно ходил на работу, с утра ожидая с нетерпением перерыва на обед, а после обеда, борясь со сном, окончания рабочего дня. И подспудно, подсознательно, как большинство советских людей, иногда высчитывал, а сколько годков мне ещё оставалось до вожделенной пенсии, которая была действительным венцом притязаний советского человека «нового типа», «строителя коммунизма». Эти понятия, возможно, будут совершенно непонятны представителям будущих поколений. Что ж, может это и неплохо. Я их запомнил, как и многие другие официальные понятия того времени, как средоточие ханжества и официального же лицемерия, возведённого в абсолют, в некое подобие религии. Да и бог с ними. Средневековье есть средневековье. Везение же моё в те времена состояло в том, что я жил в тёплой и довольно большой квартире, доставшейся мне от родителей (чем могли тогда похвастаться очень немногие), не особенно, как я уже сказал, утруждался работой и вёл достаточно сытый и размеренный образ жизни, чем обязан первой, а в особенности второй жене, имевшим прямое отношение к сфере торговли многими полезными вещами. Понятно, что и мы каким-то образом не оставались без этих вещей.

Две эти жены, однако, как-то незаметно ушли. Два развода, дочь от второго брака осталась со мной. Моральные травмы болели пару дней в каждом случае, не больше. Некое ленивое созерцательное равнодушие с примесью философского настроя, который выражался в попытке формулирования каких-то «вечных» моральных истин, впоследствии бесследно забытых. Ленивое безразличие. Возможно, именно эту болезнь русской интеллигенции описывали классики. Или это просто симптоматика любого более или менее образованного человека, не обременённого борьбой за выживание, независимо от национальности. Таких людей могут до слёз трогать киношные или театральные страсти, но они остаются равнодушными к реальным, невыдуманным страданиям, многократно сталкиваясь с ними в повседневной жизни и высокомерно проходя мимо. Болезнь образованного бездельника? Моя точно.

Тоскливые до тошноты и зловещие, иногда вперемешку весёлые и беззаботные советские времена накапливали критическую массу, наконец, чтобы произвести эту огромную историческую трещину, которую, возможно, оценят будущие поколения, и которую многие просто не заметили поначалу. Я встретил распад советской империи, будучи уже довольно зрелым годами и, как многие, не придал этому факту особого значения. Я был типичным советским обывателем, не верящим ни одному из официальных заявлений партии и правительства, но, при этом, совершенно не понимавшим, что можно жить как-то иначе в самом общем смысле этого слова, то есть, без этой партии и правительства и всей прочей советской атрибутики. Мы восприняли весть о кончине огромной страны, как очередное заявление руководства, которому не обязательно верить. Как немцы в тридцатые годы мы были подспудно уверены, что этот рейх тоже никогда не кончится. Но он закончился, и то, что пришло ему на смену оказалось настолько ужасным, что породило новое массовое заболевание, которое называется ностальгия по относительно стабильным, относительно сытым, а, главное, относительно безопасным советским временам. Прочие и не весьма приятные признаки этих времён были забыты напрочь.

Мне, однако, снова повезло и снова в бытовом смысле, поскольку появилась третья и, как показала практика, последняя жена. Тёплая и ласковая медсестра из моей поликлиники, способная простить всё, что угодно. Аккуратная и хозяйственная и при этом совершенно незаметная, как хороший спортивный судья или скорее, как воздух, которым мы дышим. В общем – мечта соискателя агентства знакомств, но досталась мне. Они, эти соискатели, такого не увидят, пусть не надеются. Повезло мне и с дочерью. Она очень удачно вышла замуж за бандита и одновременно депутата городской думы из Твери, который, со временем, году этак к двухтысячному, сделал вполне приличную карьеру, оказавшись в Москве при весьма тёплой должности. При их скромной помощи я смог обменять квартиру на более просторную в элитном районе (если для нашего городка слово «элитный» вообще применимо), и купил небольшую дачу на берегу речки в дачном кооперативе. Вскоре появился обожаемый внук, которого с пяти лет стали привозить ко мне на лето. Мы быстро нашли общий язык, всё-таки родственные души, и этой самой души друг в друге не чаяли. Удивительным образом моё скромное существование не было подвержено сколько-нибудь серьёзному влиянию исторических потрясений, климатических катаклизмов, также как и прочих источников всяких неприятностей меньшего житейского уровня. Как и в советские времена, я продолжал регулярно ходить в поликлинику на работу, правда, уже мало уповая на государственную пенсию (которой едва бы хватало на оплату коммунальных услуг в моей квартире), но, скорее, на стабильность в положении моего уважаемого зятя, да будут дни его бесконечны. Всё так же меня мало интересовало продвижение по служебной лестнице, отчасти из нежелания когда-нибудь по этой лестнице скатиться, отчасти из привычного неуважения к чинопочитанию, сложившемуся в моём характере ещё при империи.

Читать дальше