Мари Депорси - Танго кузнечиков. Любовное приключение в семейном кругу

Знаешь, Рыж, эта история дорого мне обошлась – я потеряла брата. Ещё раз? Умеешь же ты задать неудобный вопрос… Нет, я и сама его себе все чаще задаю – и каждый раз удивляюсь постоянству ответа. Нет, не сомневаюсь.

Да, я бы снова рухнула в этот омут, просто чтобы знать, что существует на свете это парение, нарастающее с каждой минутой обретение крыльев, единение вселенной и наполнение смыслом и наслаждением таких обычных солнечных и дождливых дней. Это плавное, непрерывное прорастание друг в друга, сплетение нервных систем и сообщающихся кровеносных сосудов до состояния, когда твой рот легко и естественно выдыхает то, что промелькнуло в не твоей голове. Так цикада, медленно вылезая из шкуры, замерев в своей новорожденной наготе на несколько минут, на глазах выращивает крылья, стройнеет и из неуклюжего сосредоточенного броненосца становится гибкой и самодостаточной зеленой сволочью, способной вымотать душу истошным стрекотом днями напролет или изгрызть в хлам молочно-зеленую поросль, взлелеянную шершавыми деревенскими руками.

А потом так же естественно и прочно, как расходятся в режущей синеве итальянского неба сухие локти олив, разрастись и расстаться, повернувшись каждый под свой ветер и чувствуя единый ствол разве что кончиками огрубелых пяток. Твердо нацелиться в разные созвездия, такие четкие и близкие этими пряными прозрачными ночами, перестилающими в воздухе слой за слоем летучие тимьян и лаванду, душный аромат прелой скошенной травы и волны липких от жары цветочных соков. Не трепеща и не дрожа под иссушающими ветрами, пересыпанными свистящими руладами кузнечиков, не сомневаясь и не меняя выбранного направления.

****

Он вернулся в Москву в феврале. Скучное серое небо, грязный снег с черными прогалинами и сырой пронзительный ветер, встретившие его в Шереметьево, резко контрастировали с ярким небом и зелёными холмами городка, оставленного около шестнадцати часов назад, и он ещё раз вспомнил ощущение острого нежелания уезжать, которое испытал на пути в аэропорт.

Шофёр встретил дублёнкой и стандартной шуткой насчёт загнивающего за горбом капитализма. В машине, задрёмывая, он стал думать о том, какими обычными стали эти поездки, о том, что после многолетнего перерыва Москва опять стала узнаваема, стала приобретать черты города, в котором он вырос и провёл большую часть жизни, о делах, которые ожидали его здесь…

Квартиру сняли в Сокольниках – близко к работе и недалеко от центра. Видеофон в подъезде и запирающаяся площадка на лестничной клетке создавали иллюзию безопасности. Шофёр занёс чемодан, оставил ключи от машины и ушёл. Он бросил вещи, сел на диван, оглядел безликое жилище и взглянул на часы. В Москве начинался субботний вечер. Несмотря на долгий перелёт и усталость, спать не хотелось: его внутренние часы ещё работали по калифорнийскому времени. Он включил компьютер и набрал в поиске «милонги в Москве».

Можно было проведать давно знакомый бывший завод на Казакова – пакгауз, на старости лет ставший огромным залом со столиками вокруг деревянного танцпола и сносным баром. Всё, как он любил – классическое аргентинское танго середины прошлого века. Однако после утомительного перелёта ему хотелось что-нибудь поуютнее. Кофейня на улице его детства показалась хорошим знаком, достойным вечернего ни к чему не обязывающего любопытства.

В небольшом кафе с двумя рядами столиков вокруг приподнятой паркетной площадки несколько пар танцевали под «Малену» Тройлы. Народу было немного. Он заказал коньяк и кофе, достал туфли.

– Привет!

Он оглянулся. Лина, сухощавая узколицая учительница из El Tango, знакомая по прошлым приездам, углядела его с высоты своего роста и подошла поздороваться и расцеловать.

– Давно приехали?

– Только что.

– И прямо сюда?!

– Джетлаг – устал, а спать не могу.

– Ира знает, что Вы тут?

– Ещё не успел позвонить.

Ира, как и её подруга Лора, – его партнёрша по танго в Москве. Он обычно созванивался с ними перед милонгами и по очереди танцевал с обеими – на зависть снедаемому тщетными надеждами залу, в котором так не хватало мужчин.

Не нащупав занимательного предмета для светской беседы, повел Лину танцевать. Вскоре народу прибавилось, искусную тангеру снова пригласили, а ему остался стынущий кофе. Усталость брала своё. Он устроился поудобнее, раскачивая в пузатом бокале лужицу коньяка, и под завораживающие звуки «Una Emocion» начал вспоминать свой первый урок на Никитской.