Николай Железняк - Одинокие следы на заснеженном поле

На улице вытянулся старый, с серой, местами лопающейся корой пирамидальный тополь, дружелюбно касавшийся балконного парапета протянутой рукой с пальцами веточек, на суставах которых, разрывая набухшие почки, проклевывались ярко-зеленые клейкие листочки.

Вдали, за лепившимися на холмах и балках одноэтажными домами, еще видная через частокол многочисленных, пока еще голых деревьев, проглядывала серая лента очистившейся ото льда, широко раздавшейся полноводной реки.

Все свободное днем время он проводил здесь, в зале. Отсюда уходил только ночевать. Даже работал до последнего приступа болезни за обеденным столом, а не за письменным, хотя тот и стоял в спальне, за кроватью, вплотную к окну. На кухню заглядывал нечасто, только поставить чайник. Готовил старик редко, ходил обычно в столовую, последнее время все реже. Или к нему приходила социальный работник, женщина. Помогать по дому. Уже второй год.

Старик оперся ладонью о гладко лакированную, темно-медного дерева столешницу обеденного стола, придвинутого за неиспользованием длинной стороной вплотную к стене, прямо у входа по правую руку, – и вновь огляделся.

На другом, от стола, конце комнаты – старый телевизор на трехпалой ножке перед окном и затем по дальней стене: Юрино кресло, сервант с посудой, книжный шкаф, музыкальный проигрыватель на тумбочке; по другую стену: стул жены, диван, накрытый пестрядевым ковриком дивандека, его кресло с торшером у балконной двери, – мебель, перевезенная из старой просторной квартиры, с трудом вжалась в отведенные пределы.

И всюду – то, что и удерживало его здесь: все свободные места усыпаны разнообразными лицами, множество, в основном семейных, фотографий. Висели они на стенах, стояли внутри серванта и книжного шкафа, на тумбочке, на телевизоре, лежали на столе, большие и маленькие, черно-белые и цветные, различные портреты и групповые снимки, старые и относительно недавние. Конечно, того времени, когда жена была еще жива. После ее смерти фотокарточек он сам не делал, а если кто-то другой, кто-нибудь из сыновей, что было редко, или друзей, что случалось еще реже, передавал ему новые снимки, он прятал их в картонную коробку, закрывая в тумбочке. Не то чтобы со смертью жены жизнь для него совсем остановилась, но помнить он хотел те ее мгновения, когда они все были еще вместе.

Старик, не сходя с места, не спеша мысленно прошелся по комнате.

Останавливаясь у предметов обстановки, трогал их, проводил пальцами по полировке невысокого серванта, мысленно же поправил стоявшую на нем большую фотографию отца, увеличенную со старого, поцарапанного и изломанного снимка, где отец с приглаженными черными усами, в военной форме, уже не молодой, но моложавый, сидел нога на ногу, в руке, зацепившейся за колено, между пальцами – незажженная папироса. А на этом, подретушированном, портрете – только суровое лицо и задумчивый взгляд, направленный куда-то далеко, чуть влево и вверх.

В первой половине двадцатого века отец участвовал почти во всех войнах. И это – перед какой-то. Под рамку из плотного картона втиснуто его же фото – в пиджаке в мелкую полоску, маленькое, с уголком: для печати неведомой организации, на документы, – может, паспорта меняли в очередной раз, – пожилой, узкие глубокие залысины, как у самого старика теперь, только усы остались прежними.

Все говорили, что он стал с возрастом похож на отца, лишь отсутствие усов не позволяло отмечать полное сходство.

Медленно проведя по глубоким поперечным морщинам подушечками пальцев, старик отер испарину со лба, потянулся было к трубке телефонного аппарата. Но передумал. На углу стола по диагонали лежала картонная, складывающаяся шахматная доска с регулярной мозаикой бордовых и бледно-желтых клеток, полускрытых расставленными на них в хаосе клинча деревянными фигурами в середине разыгрывавшейся партии. Он задумался над создавшимся положением. Его сторона – белые. Хотелось бы, чтобы выигрывали, как начинали. Но ход был не его.

Вздохнув, он ткнул пальцем горку таблеток и капсул на дне маленькой фаянсовой пиалы, посмотрел на настенные часы. Выписанные врачами лекарства занимали изрядную часть стола. Разные коробочки, пузырьки, упаковки: безумное количество псевдолатинских названий.

Для укрепления отсутствующего здоровья… Для снятия симптомов… Усиливает…

Тут же прибор для измерения давления, рецепты и тоненькие бумажки с аннотациями препаратов: стопка разрушилась под собственной тяжестью. Он взял один из листочков, но отложил. Мелкий шрифт.