Люди стали расходиться. Офицеры в сопровождении штатских вернулись в штаб. Техники и обслуживающий персонал потянулись в сторону импровизированного бара, уютно расположившегося в пальмовой роще, и на футбольное поле у края взлётной полосы.
Люди устали от войны и им хотелось побыстрее покончить с ней. И не важно, как это случится: провидением, доброй волей или силой неведомого страшного оружия. Лишь бы она перестала собирать кровавую дань на земле, позволила вернуться домой целыми и невредимыми…
Каждый был предоставлен самому себе и своим мыслям, однако тот, кто свёл их вместе, ни на мгновение не оставлял без своего пристального внимания, заставляя беспокойно поднимать голову и прислушиваться к безмолвию медленно тянущихся минут и часов. Они продолжали служить ему, даже не подозревая об этом. Они продолжали выполнять приказ, однажды прозвучавший.
Солнце незаметно перевалило самую высокую точку на небосклоне и начало потихоньку скатываться вниз, удлиняя тени.
И где-то там, на северо-западе, высоко в небе прячась за облака, летел большой серебристый самолёт. Экипаж, выполняя поставленную боевую задачу, деловито и собранно прокладывал курс на Хиросиму.
…Над Хиросимой вставало солнце нового дня. Прохладные утренние лучи постепенно заливали город теплом и светом.
Ёноскэ Юкио любил ранние утренние часы. Город только просыпался, и не было привычной дневной сутолоки.
Небо на востоке просветлело, окрашиваясь в нежные розовые тона. Маленькие звёздочки, подобно молоденьким девушкам, скрывающим свою красоту от чужих нескромных взглядов, юркнули за лёгкую светло-фиолетовую ширму и только самые яркие и бесстыжие продолжали мерцать, украшая собой прозрачное полотно небосвода.
Где-то скрипнула лёгкая ширма – сёдзи. Дома оживали и наполнялись звуками неприхотливого японского быта. А улицы по-прежнему пустовали. Одинокие прохожие брели по своим делам, прижимаясь к белым стенам невысоких домов.
Так бы шёл себе и шёл, – подумал Ёноскэ, – подобно легендарному ронину. Никому и ничем не обязанный, свободный поэт тенистых дорог… Да, вчера в гостях у Харуо мы хорошо посидели, – потирая лоб, неожиданно прервал поэтический ход мысли Ёноскэ, – голова тяжёлая. Ну и ладно, не так уж часто мы стали встречаться за дружеским столом, – оправдывался он сам перед собой. – Времена нынче тяжёлые – война. Будь она трижды проклята! И вместе с нею все америкашки с их авианосцами и бомбардировщиками. – Ёноскэ тихо вздохнул. – И всё-таки стол был великолепный! Надо отдать должное О-Ити.
Ёноске с удовольствием вспомнил вечер. Они собрались у Харуо по случаю его дня рождения – старые друзья. Сколько Ёноскэ помнит, они всегда были вместе. Начиная с детских уличных игр и беззаботных подростковых увлечений, когда они расставались поздно вечером, чтобы утром снова встретиться, до сегодняшних тяжёлых дней, когда встречи стали очень редкими и по случаю.
За столом было шумно. Желание забыться хоть на минуту, отстраниться, само тянуло руку к чашечке с сакэ. Раздавались громкие здравицы. За именинника и его прекрасную жену О-Ити. За её чудесное умение «среди разрухи и войны» накрыть такой богатый стол… М-м-м, суси, политое сёю, были такими вкусными! – Ёноске даже зажмурился от удовольствия, вспоминая удавшийся вечер. – И где она по теперешним временам взяла такую нежную рыбу на суи-моно. Нет, я всегда говорил, что Харуо повезло с женой.
Потом сакэ обжигало горло за императора и славную армию. Бремя войны легло на каждого. И вчера вспоминали тех, кто был призван и сейчас защищал их Родину. Тех, кто уже никогда не сядет за дружеский стол. Когда тёплый хмель разнуздал не только одежду, но и языки, вспомнили древних богов своей маленькой доброй родины.
«Ребята, давайте поднимем наше сакэ! – Ёси, слегка покачиваясь, бережно поднял маленькую фарфоровую чашечку. И выдержав многозначительную, почти театральную паузу, в течение которой он осоловевшими глазами оглядел каждого сидящего за столом. Словно командир перед строем. И продолжил: – Давайте поднимем это славное сакэ во славу нашего славного и древнего бога, покровителя воинов Хатимана! Пусть вместе с этим глотком вольётся в нас его древний и грозный воинственный дух. Пусть вложит он в наши руки страшное оружие, безжалостно карающее наших врагов. – Ёси тряхнул головой, – пусть будут они прокляты, проклятые „рыжие“!»
Дух древнего бога, дремавший где-то под остроконечной крышей, заслышал зов и сорвался вниз навстречу со своими единокровниками.
Читать дальше