Николай Шмагин: Рубикон

Вскоре все они уже обедали за хлебосольным столом, с самогонкой и мясом с тушёной картошкой. На столе навалом огурцы, помидоры, яблоки. Ешь, не хочу. Не стесняйся, гость дорогой.

После обеда они прогулялись по селу, побывали в церкви, зашли в клуб. Валентина словно нарочно демонстрировала Ваньку всему селу, мол, смотрите, какой у меня парень есть, не чета вам.

До него не сразу дошло это, а когда понял, отмахнулся про себя, пускай тешится, какое ему дело до её разборок с кем-то из местных парней. Однако ухо надо держать востро. Чем чёрт не шутит, село чужое.

День пролетел быстро, вечер наступил.

Как Ванька ни пытался пообщаться с родителями Валентины, они только улыбались и лопотали по-своему, мол, моя твоя не понимает.

– Всё холосо, паря, с дотькой калякайте, узинать сичас будим. Холосо, – кивали они гостю и продолжали хлопотать по хозяйству.

После не менее хлебосольного ужина с неизменной самогонкой, ему постелили в горнице на родительской кровати, как он ни отнекивался. Валентине на диване, напротив. В селе ложились рано.

– У нас гостю самое лучшее место, не возражай, Ваня.

– А родители твои где спать будут? – Ваньке было неловко и неуютно.

– На кухне отоспятся, о них не беспокойся. Ты ложись, а мне надо отлучиться ненадолго, скоро приду. Их не стесняйся.

– Может, мне с тобой пойти?

– Ни в коем случае, у нас ребята сердитые, чужих не любят, – засмеялась девушка и убежала, чмокнув его в щёку.

Спать вроде бы рановато, и он включил радио. Певица Нина Пантелеева тягуче пела его любимую песню. Вот здорово. Прибавил звук.

Песня его взволновала и порадовала. Ванька подошёл к окну. За занавесками уже темно. Посмотрел на свои часы «Победа» на левой руке. Пора спать. Прилёг на кровать, не раздеваясь, и незаметно для себя задремал.

Проснулся от гомона на кухне, появилась Валентина.

– Ты чего не спишь, ночь уже, – всхлипнула она и бросилась на диван.

Ванька был в недоумении от происходящего вокруг. Он присел рядом с девушкой и погладил её по чёрным блестящим волосам, она вдруг схватила его руку и осыпала поцелуями вперемешку со слезами.

– Что с тобой, Валюша? – Ванька был ещё паренёк неопытный и неискушённый в амурных делах, поэтому не знал, что делать дальше.

Он наклонился и поцеловал её в жаркие губы, она ответила, обняв за шею горячими голыми руками. Обезумев от юношеской страсти, он схватил её в охапку, и они слились в долгом поцелуе, взасос.

За дверью громко нарочно закашляли, Ванька оглянулся и увидел, что она приоткрыта. Тогда он кинулся затворить дверь, прямо за ней, у порожка на кухонном полу было постелено, и он разглядел лежащих у двери родителей Валентины, они тоже смотрели на него во все глаза, не спали.

На Ваньку будто опрокинули ушат холодной воды. Он вернулся на свою кровать и брякнулся на постель, слушая всхлипы напротив…»

КАРАНТИН. «Подъём!» – раздался, будто над самым его ухом, знакомый зычный бас, даже сквозь закрытые глаза он ощутил ярко вспыхнувший свет, и его словно подбросило на койке.

Он вскочил с распахнутыми от неожиданности глазами и увидел, что находится в казарме, вокруг суетились ребята, натягивая на себя непослушную новую форму, просовывая ноги в тесные сапоги, чтобы успеть во время занять своё место в шеренге.

Он понял, что видел чудесный сон из прошлой жизни, а вокруг была суровая реальность. Он в казарме, объявлен очередной учебный подъём.

– Шмаринов, ну чего застыл, как чучело на огороде? Быстрее!

Судорожно одевшись, Ванька последним встал в строй.

Тот самый чубатый мордастый сержант, который сопровождал призывников из Краснодара до части, теперь муштровал их в казарме по полной программе.

– Привыкли на гражданке кто в лес кто по дрова шататься? Я из вас сделаю настоящих солдат! Век помнить меня будете, – хмуро усмехнулся сержант, и добавил: – добрым словом, надеюсь.

В строю недоверчиво захихикали, но под его взглядом смолкли.

– Може, будя на сегодня, товарищ сержант? – робко прогудел правофланговый Приходько, – целый день маршировали, а тута ещё ночью не спать, – но сержант проигнорировал его жалобные призывы.

– Смирно! Вольно, – сержант привычным жестом одёрнул гимнастёрку и нахмурился, проходя скрипучими сияющими сапогами перед строем, встал.