Мадина Рахимбаева - Баритон с жемчужной серёжкой в кармане

Первый поворот на большую улицу был на Медведева. Она была не так интересна, как Кошукова, но Талгат этого особо не заметил, погрузившись в размышления о том, что ему теперь делать без голоса.

Железнодорожный колледж, салоны красоты и отделения банков подсказали, что он возвращается в суету приездов и отъездов. Показался уже знакомый сквер с бесстрастным поэтом-провидцем.

В запасе было ещё десять часов.

Урчание желудка подсказало единственно верное решение – попробовать поесть. Оставалось надеяться, что в многочисленных кафе есть хороший насыщенный суп на настоящем бульоне, а не на зелёно-жёлтом растворе синтетических кирпичиков из красивых обёрток.

Долгая прогулка по морозному воздуху сделала своё дело. С трудом, но получилось немного похлебать неплохой шорпы, растолкав в пюре оба кубика картошки. От куска мяса пришлось с сожалением отказаться. Он выглядел аппетитно, но слишком твёрдо.

Hélas.

Странно было представить, что в последний, точнее крайний раз более менее он перекусил двое суток назад перед финалом конкурса.

После обеда он сделал ещё пару кругов по уже известному маршруту без остановок у Магжана Жумабаева, а потом сразу пошёл к поезду, забрав свой багаж из камеры хранения.

Молодой, но измученный организм, подкреплённый жидкой половиной порции супа, рухнул на полку и проспал до самой Алматы.

Опять суетливая сдача белья. Но только сейчас всё было совсем по-другому. Высокие деревья в снегу, растущие сплошной стеной за окном, доказывали, что на самом деле он уже дома. Что здесь родные люди, которые помогут, спасут. Исправят весь ужас последних дней.

Талгат первым из купе отнёс проводнику серые простыни и голубое полотенце, свернул рулоном свой матрац и ждал, когда за окном появится перрон.

Но поезд всё ехал и ехал. Тогда парень не выдержал, подхватил свои вещи и вышел в тамбур. Наконец, показались люди с ведрами, из которых выглядывали огромные красные яблоки. Этим торговцам будто бы алматинского апорта Талгат был рад как родственникам.

Проводник попросил отойти от двери и загремел поручнями и рычагами.

Встречали все. И отец, и мама, и брат. Мужчины обняли и отошли, а мама плакала, повиснув на руке. Спрашивали, как доехал, а он лишь кивал в ответ, еле сдерживаясь, чтобы хотя бы не замычать. Мама зарыдала ещё горше.

– Мама! – непроизвольно вскрикнул Талгат.

– Ты заговорил! – с поцелуями бросилась она к нему.

А Талгат сжал веки от боли и весь скукожился, прижимая руки к горлу. Он и забыл, до чего же это невыносимо.

Теперь к нему уже кинулся отец и обхватил за плечи. Так они дошли до машины Димаша – слева в предплечье вцепилась мама, словно боялась, что он упадёт, если она отпустит, а справа придерживал папа. Талгат достал из кармана пустую пачку от таблеток и знаками показал, что надо заехать в аптеку. Димаш предусмотрительно пошёл вперед открыть двери. Отец отделился от сложившегося трио, чтобы разместиться на переднем сиденье.

Страшнее всего было то, что в машине все молчали и сидели, как в палате у смертельно больного. Даже радио выглядело безжизненной пластмассовой панелью. Так и добирались через начинающиеся ближе к вечеру пробки под шум мотора. Только за квартал до дома Димаш остановился, взял пустую пачку и вышел за лекарством.

Родители продолжали молчать. Она только гладила руку младшего сына, а глава семейства смотрел в окно невидящим взглядом.

– Не надо было в эти певцы идти, – неожиданно буркнул он. – Вот знал я, что это не работа для нормального мужика.

– Не надо так! – всхлипнула мама.

– Ну, а что не надо? Сама его избаловала. Вот пошёл бы как Димаш в экономисты, и ничего бы не случилось. Нет, петь ему вздумалось. Спой теперь! Спой, птичка, спой, рыбка 5 5 Спой, птичка, спой, рыбка! цитата из третьей серии мультипликационного фильма «Приключения Мюнхаузена», снятой по рассказам [битая ссылка] Рудольфа Эриха Распе в 1974 году. Данная цитата относится к павлину, который не обладает красивым голосом. ! – отец не отрывал взгляда от окна. – Сроду Оспановы по сцене не прыгали и лицо не красили! Где это видано?!

Талгат мягко забрал руку у матери, скрестил руки на груди и тоже уставился в окно, противоположное тому, в которое смотрел отец.

Да, он был прав. Абсолютно прав.

Талгат сразу положил в рот таблетку, которую принёс брат, и начал её усиленно рассасывать, словно наказывая себя новым приступом резкой боли.

В полном молчании доехали до дома.