Пётр Лаврентьев: Островитяне. Сборник рассказов

– Было дело, – кивнул старик. – По молодости, по глупости попался. Совершеннолетие праздновал с дружками, подгулял. Вот по пьяни и натворил дел, да таких, что получил за всё по-полной, а потом от звонка до звонка под Тюменью лес валил. А я ведь видел! – он хитро посмотрел на меня. – Видел я, дружок, как ты эту тетрадочку под куртку прячешь!

– Как же ты видел? Глаза-то у тебя закрыты были, брехун!

– А про это ты и забыл! – торжествующе указал он на своё подрезанное веко правого глаза – следствие неудачной операции по удалению ячменя. – Этим глазом я на всё и смотрел!

Змей, прислушиваясь к нашему разговору, вновь подполз ближе, но все замечания держал при себе, опасаясь каких-нибудь агрессивных действий с моей стороны.

– Так что скажешь? – спросил я Владимира Ивановича. – Я вспомнил тот день. Где ответ? Я не вижу.

– Тетрадь. – Коротко ответил друг. – Стихи. Это дорога в оба конца, в любое время: луна-земля-луна-земля. В любое время, с любой скоростью, к кому хочешь, с кем хочется! С этим легче переносить пребывание в земной чуждой нам атмосфере. Если становится плохо – пиши и улетай!

В темноте раздалось злобное шипение ползучего гада, чьи мерзкие планы были сорваны.

– Утухни там, кишка! – крикнул я и спросил старика:

– Почему же ты ушёл? Как-то неожиданно…

– Почему же неожиданно? За несколько дней я чувствовал, что пришла пора. В последний вечер поужинал, включил приёмник, лёг на кровать, собираясь заснуть. Стал задрёмывать. Потом приспичило в туалет, поднялся, что-то скрутило живот, – не слишком больно, но тело стало словно ватным, – я опустился на колени, опустил голову на табурет – и всё. Я понял, что дорога на луну открыта. Но, – он резко поднял вверх палец, – и с луны тоже! Мы можем перемещаться в обе стороны. Всегда! Капустные грядки ждут нас в любое время!

Я посмотрел на змея – его тело приняло странные формы, шарообразно раздувшись в середине. Недоумённо глядя на него, я вдруг понял, что произошло.

– Иваныч! – крикнул я, расхохотавшись. – Этот придурок сожрал капустный кочан!

Змей угрюмо взирал на нас рубиновыми глазами и презрительно молчал.

– Теперь обгадишь весь огород! – смеялся я. – Зачем ты сделал это, болван? Ты не пролезешь в свою нору, пока не выдавишь этот вилок с другого конца!

Настроение поднялось. И от ползучих гадов порой бывает польза – иногда они веселят своими глупыми поступками.

Но смех мой был недолог, я вспомнил, что нахожусь пока на земле. Я опять почувствовал силу земного притяжения, которое тянуло душу вниз, наполняя её свинцом старых обид и свершившихся бед.

– Мне плохо, Иваныч, – тихо пожаловался я. – Плохо очень. И измениться, чтобы жить стало легче, не могу, я пробовал – ни хрена не получилось. И моя бывшая считает меня кем угодно, только не таким, какой я есть. И люди вокруг… Что делать, Старый?

– Живи, – ответил друг. – Живи и летай.

Всякий раз, начиная новую вещь, я берусь за дело непростительно несерьёзно, забавляясь, словно вступая в весёлую игру и почти не задумываясь о том, что будет происходить в моём рассказе или повести дальше.

Где-то на второй странице повествования игривое настроение улетучивается, уступая место приходящему извне, с луны, я перестаю контролировать процесс, оставаясь лишь инструментом для изложения в письменном виде информации, поступающей ко мне оттуда, от лунных ребят.

Они не забывают меня, они на связи.

Потом в квартире появляются незнакомые герои, которых не приглашал, живые и мёртвые, они совершают поступки, которые я не планировал, самостоятельно ругаются между собой или что-то обсуждают. Стоят за моей спиной и наперебой дают советы. В общем, живут.

Они не причиняют вреда, с большинством из них очень интересно, встречаются даже выдающиеся личности, и пока мне всегда удавалось справляться с задачей и доводить их судьбы до какой-то требующейся им точки, но волнуюсь: а если когда-нибудь я не смогу сделать то, что нужно?

В определённые моменты работы происходит нечто выходящее за рамки объяснимых наукой явлений: лунный свет становится очень ярок, персонажи – чрезвычайно самостоятельны и активны, описываемое уже можно трогать руками, всё становится материальным, и душу начинает переполнять через край какое-то неведомое ранее чувство, которому нет названия. Оно заполняет всё, душа начинает задыхаться, не в силах выплыть на поверхность этой субстанции, вынырнуть из плотного лунного света – выхода нет, и ты захлёбываешься этим светом и слезами, и сердце при этом бьётся так, что кажется, сию минуту разорвётся на тысячи кусков.