Игорь Сотников: Философский детектив

– У-у-у, – загудел от такой несознательности Терсита Гипербол.

– И мне того же, – заметив бьющую через край эмоциональность Гипербола, даёт заказ виночерпию его (пока что Гипербола, но если виночерпий будет нерасторопен, то и он станет первейшим врагом не любящего недолива Никия) политический противник, нищий родом, но богатейший златыми талантами, находящийся здесь же в этом политическом секторальном месте, стратег Никий.

– И мне! – не желая ни в чём уступать какому-то Гиперболу, а тем более Никию, делает заказ видный политик Алкивиад, вождь одной из гетерий, объединившей всех тех, кто восхищался и почитал самого Алкивиада, уже с молодости сделавшего акцент на своём, часто очень много за него говорящем имени.

– Как алкнет, то лучше уноси свои ноги, иначе увидишь ад, – как-то заплутархился в своих жизнеописаниях Сократ.

– А что такое ад? – пытаются сбить с философской мысли Сократа его злопыхатели.

– Есть вещи на этом свете, которые можно только тогда понять, лишь когда окажешься на том месте или свете, – как всегда нашёл достойный себя ответ Сократ.

Правда, и сам Сократ, не всегда столь остроумен и находчив, и, надо признать, что бывали в его жизни моменты, когда он оказывался в очень видимом всеми тупиковом замешательстве. А всему виной, опять же этот своевольный его ученик Алкивиад, по странному стечению обстоятельств, застигнутый Сократом в объятиях гетеры. И если сам Алкивиад, умудрился сослаться на ошибку толкования гетерии, где, как ему сказали, его будут ждать его товарищи по социуму, то в версию Сократа, что он оказался в этом доме лишь для того, чтобы отыскать Алкивиада, практически никто не поверил. «Видел бы ты его удивленную физиономию», – без всякого уважения к чувствам своего учителя, в пух и прах разносил перед Ломброзо, эту железобетонную отмазку для жены Сократа Алкивиад, сам того не подозревая, утверждая, что яблоко от яблони не далеко падает (первый, ещё должным образом не сформулированный, закон генома человека).

– Ну что, Никий, – сделав порядочный глоток, Алкивиад решил задеть своего политического противника.

– Я уже сорок лет, как Никий, – недослушав этого задиру, Никий, как опытный демагог, проявляет один из приемов демагогии и делает посыл к авторитету, с помощью которого пытается указать этому, ещё по сравнению с ним сосунку, преимущественность своего возрастного права.

Но, как и в любые, и даже в самые наипервейшие времена, седина или по крайней мере председина, опять проявляет наивность, ища уважение там, где её природой не предусмотрено, в результате получая раз за разом предписание о том, что учиться никогда не поздно.

– Я и не спорю, – пожав плечами, улыбнулся Алкивиад, тем самым, на мгновение, дав проявить восторженность партии Никия. – Как был сорок лет назад никем, так и спустя эту давность лет, остался Никием, – в свою очередь, проявив знание демагогии, перешёл на личности Алкивиад, не имеющий равных в этих переходах на личности, доводящих последних до бесформенного состояния.

– Чьё бы хлебало болтало, а чьё бы молчало, – Никий ещё тот крепкий орешек, от внимания которого не уйдет ни один недостаток своего противника, имеющего луженую глотку.

– Наконец-то, крупицы разума посетили тебя, друг мой Никий, – Алкивиад ловко переводит стрелки. После чего осушает свою чашу и, не дав возможности оспорить этот навет на Никия, под предлогом наполнить свою чашу новой порцией чудодейственного нектара, покидает своё место, оставляя наедине, лицом к лицу, а иногда и к спине, своих соратников с недружественной, противной во всех, вплоть до природного недоразумения смысла этого слова, партией под предводительством этого возомнившего себя демократом Никия. И если Никий видит в этом бегстве Алкивиада его уход от спора, в котором ему ничего не светило, то сам Алкивиад пока что не видит никакой возможности уединиться и справиться с перегруженностью своего организма.

– Смотри, куда прёшь, – возмутился получивший толчок от не разбирающего дороги Алкивиада Грайк, с очевидной завистью поглядывающий на Это'та, который благодаря своему умению рассказчика, уже на какую чашу вина себе наговорил. – Зальют себе зенки, а потом прут, сами не пойми куда, – плюет в спину этому хамлу Грайк.

Это'т же, занимаясь наполненностью своей чаши, не слишком уловив суть проблемы, всё же не удержался и забаснил Грайка:

– Слушай сюда, Грайк. Жила на свете одна змея, которую люди топтали один за другим. Ну и стала она жаловаться на это Зевсу. Но Зевс ей ответил: «Укусила бы ты первого, кто на тебя наступил, тогда второй бы уже не посмел», – рассказал басню Это'т и с довольной ухмылкой принялся ждать, когда Грайк его укусит.